работать, чем нынешним советским коммунистам. Однако вместе с тем им легче работать, чем русским коммунистам при царизме. Во-первых, они могут опереться на опыт Советского Союза и народно-демократических стран, «могут учиться на ошибках и успехах этих стран и тем облегчить свою работу». Во-вторых, «сама буржуазия, — главный враг освободительного движения, — стала другой, изменилась серьезным образом, стала более реакционной, потеряла связь с народом и тем ослабила себя».
Буржуазия выбросила за борт знамя буржуазно-демократических свобод. Кроме коммунистов и сторонников народной демократии, его некому больше поднять.
Буржуазия, пресмыкаясь перед долларом, отказалась и от «национального принципа». Она выбросила за борт знамя национальной независимости и национального суверенитета. Его могут и должны поднять коммунисты и народно-демократические силы.
Вот почему «есть все основания рассчитывать на успехи и победу братских партий в странах господства капитала».
Что же касается отечественных коммунистов, то прежде всего к ним обращены слова Сталина, сказанные в марте 1953 года Чеснокову: «Без теории нам смерть, смерть, смерть!..»
ЧАСТЬ IV
СТАЛИН И ЛЕНИН
Следующие ниже журналистские заметки я посвящаю 120-летию со дня рождения Иосифа Виссарионовича Сталина (Джугашвили) (21.12.1879—05.03.1953). Отнюдь не претендуя на сколько-нибудь полное систематическое исследование, предлагаю вместе со мной пройтись по реальным вехам событий и документам. Может быть, со временем кто-нибудь напишет об этом книгу. Хочу надеяться, что то. что здесь изложено, поможет ее автору избежать фальши.
Два выдающихся имени, поставленных в необычном порядке: Сталин — первым, Ленин — вторым, — уже предвещают выдвижение новой проблемы.
Сталин не просто провидел, а точно знал, что его будут противопоставлять Ленину. Он неоднократно испытывал это еще при жизни Учителя, особенно благодаря стараниям Л. Д. Троцкого. Он чуть не был похоронен политически в 1923–1924 годах той сутолокой, которую у постели больного вождя затеяли, всякий по своему, Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев и Н. К. Крупская. Он и сам владел своего рода тактическим оружием и нередко пускал его в ход. Он ни капельки не верил в нерушимость расхожей пропагандистской «двоицы», ставшей для масс чуть ли не одним словом: «Ленин-и-Сталин», — и всячески доказывал, что является во всей своей деятельности не более, чем «верным учеником»… «То Ленин, а то я», — дважды скажет он в беседе с группой партийных идеологов 28 декабря 1945 гола (Правда. 16–17.03.99. С. 3), пресекая попытки поставить себя над Учителем, отчетливо расставляя акценты и указывая на свое место в отечественной и советской истории.
1. Высокое имя Учителя
В авторском предисловии к первому тому своих Сочинений (а шел уже послепобедный, 1946 год) Сталин в первую голову считает должным объясниться по поводу того, в чем он невольно расходился с Лениным. С одной стороны, он указывает, что тексты первого, а отчасти и второго томов относятся к 1901–1907 годам, «когда вы работка идеологии и политики ленинизма не была еще закончена», с другой — просит читателя «рассматривать их как произведения молодого марксиста, еще не оформившегося в законченного марксиста-ленинца».
В связи с этим Сталин обращает внимание на два стратегических вопроса, по которым он вначале занимал отличающиеся от ленинских позиции. Первый — это вопрос об аграрной программе партии, о трех вариантах решения земельного вопроса, вокруг которых вращались споры в начале века: а) раздел в собственность крестьян помещичьих земель, б) их муниципализация, в) национализация. Сталин тогда придерживался первой точки зрения — Ленин стоял уже на третьей. Разница подходов коренилась в пока что неодинаковом масштабе мышления одного и другого. Сталин, как и многие другие марксисты, предполагал, что «после победы буржуазно-демократической революции государство в России будет не социалистическим, а буржуазным, а наличие большого национализированного земельного фонда в руках буржуазного государства непомерно усилит буржуазию в ущерб интересам пролетариата». Ленин предвидел, что исторический промежуток между буржуазно-демократическим переворотом и началом социалистических преобразований не будет длительным: «мы стоим за непрерывную революцию», утверждал он, «мы не остановимся на полпути», — цитирует Сталин. «Но мы, практики, — самокритично заметит он в 1946 году, — не вникали в это дело и не понимали его великого значения ввиду нашей недостаточной теоретической подготовленности, а также ввиду свойственной практикам беззаботности насчет теоретических вопросов. Как известно, Ленин почему-то не развернул тогда и не использовал на съезде (IV, 1906 год. — Р. К.) для обоснования национализации аргументы от теории перерастания буржуазной революции в революцию социалистическую. Не потому ли он не использовал их, что считал вопрос еще не назревшим и не рассчитывал на готовность большинства практиков-большевиков на съезде понять и воспринять теорию перерастания буржуазной революции в социалистическую?» (Соч. Т. 1. С. XI–XIV. В дальнейшем ссылки на Полн. собр. соч. Ленина и Соч. Сталина составляются из буквы «Л» или «С», номера тома и страницы).
Второй вопрос Сталин упоминает в связи со своей работой «Анархизм или социализм?» (1906–1907). «В этой работе, — говорил он на встрече 28.12.45, — есть одно неправильное, устарелое положение. Раньше революционные социал-демократы обуславливали возможность социалистической революции наличием большинства пролетариата в стране. Потом мы это условие выкинули. Это надо было оговорить, что я и сделал» (Правда. 16–17.03.99. С. 3). В предисловии Сталин ссылается на «открытый Лениным закон неравномерности экономического и политического развития различных стран» в эпоху империализма, на то, что теперь «социалистическая революция победит не обязательно в тех странах, где капитализм более всего развит, а прежде всего в тех странах, где фронт капитализма слаб, где легче прорвать пролетариату этот фронт и где имеется в наличии хотя бы средний уровень развития капитализма» (С 1. XIV, XV). Полагаю, что Сталин не без умысла делает эти свои замечания. Как бы подводя итог жизни, — а Собрание сочинений уже само по себе к этому обязывает, — он дает понять, что неуклонно придерживался принципиально ленинских позиций и что разночтения, которые все же имели место, носили временный и неглубокий характер, объясняются подвижностью теории, необходимостью догонять развивающуюся революционную мысль, пионером которой выступал Ленин, и т. п. Для Сталина Ленин был отправным пунктом деятельности, критерием важнейших оценок и основной жизненной опорой. Никакого материала для иных серьезных мнений на сей счет у кого бы то ни было не имеется.
Сталин стал большевиком-ленинцем задолго до первой встречи с Владимиром Ильичом. «Я находился тогда в Сибири в ссылке, — вспоминал Сталин в январе 1924 года. — Знакомство с революционной деятельностью Ленина с конца 90-х годов и особенно после 1901 года, после издания «Искры», привело меня к убеждению, что мы имеем в лице Ленина человека необыкновенного.
