то Глава совета есть, а Главы господарства не маем. Шукаем теперь.
Я точно не мог быть главой господарства. Мои познания в экономике были очень скудными, да и быть частью Совета мне вовсе не хотелось. Кроме того, я помнил, что Григорий сам прекрасно разбирался в господарстве и, скорее всего, искал помощника, а не полноценного главу. Я вдруг вспомнил, что обещал Лалу тогда ночью, на горе. А почему бы нет? И я сказал Борису:
– Есть у меня кое-кто на примете, хоть и молод. Еще с собакой постоянно ходит. Он баца, про господарство все хорошо знает.
– Но то молодая кровь это хорошо! – обрадовался Борис. – Кто это и где шукать?
Я рассказал Борису, как найти Лалу. Когда он услышал про горы, то болезненно нахмурился.
– Я на том треклятом вагоне не поеду, – глухо пробормотал, – Пошлю хлопаков шукать того Лалу.
Видимо, Борис не отошел еще от ужаса своего заключения, и я поспешил сменить тему.
– А что Григорий хочет дальше делать? – поинтересовался я, – Все, что от Sun & Son осталось – эти фуникулеры в горах, новые районы в Бойкове, эти все планы развития – что теперь с этим всем будет?
Борис почесал в затылке.
– Но я все докладне46 не смыслю, но мне Григорий так поведал. Как не стало Кацпера – или Лукаса, поди пойми – Нагора снова в долгу. Но теперь Григорий по-особому хочет его выплачивать. Вроде бы не по методу Чаушеску, как он раньше робил, а как-то через развитие внутреннего туризма. Все построенное Sun & Son остается, только горной трассы не будет. Посадим обратно деревья на склоны. «Каждый должен працовать47» – вот его лозунг. Чую, плохо этим барам в Бойкове придется. Ну молодежь в Европу побежит тоже, чую. Взвоют, как снова к труду возвращаться придется. Больше никаких долгов – будем жить своим трудом. Сотрудничать с компаниями западными теж будем, но в меру. Нельзя повторить то, что случилось с Sun & Son.
– Ну что ты так плохо о нашей молодежи думаешь? Будут они працовать!
– А что, вон и Дарья бежать собралась, – кивнул на девушку Борис, – Уже и живет там, як паментам, чи не?
Дарья задумчиво посмотрела себе под ноги, затем тихо вымолвила:
– Жила. Но теперь думаю в Нагоре остаться.
– Вот как? – теперь была моя очередь удивляться.
Борис тем временем, наконец, повернулся к отцу.
– Старый ты пес, – вздохнул он, – Убирайся с глаз моих. А это – забирай.
И он достал из кармана старый портсигар с гравюрой мальчика на жеребце. Тот самый, что раньше принадлежал отцу. Но тот лишь покачал головой:
– Благодарю, Борис, сердечно. Только я не палю48 больше. Можешь то себе зоставить.
– Тогда может Алена, вы заберете? – неуверенно предложил он маме.
Мама уже держала между пальцами сигарету «Данхилл» и собиралась в тот момент ее подкурить. Но после слов Бориса она долгим взглядом посмотрела на сигарету, над чем-то напряженно раздумывая. В конце концов сжала кулак, сминая ее, рассыпала табак на землю. Ответила Борису с улыбкой:
– Вы знаете, я тоже больше не курю, – затем отцу, – Пойдем, Збышек.
И мы всей семьей пошли по дороге к дому бабушки. Уже когда подходили к калитке, до нас донесся знакомый оклик.
– Прошу выбачить!
Мы разом повернули головы. К дому с другой стороны подходил нотариус – тот самый человек, который должен был озвучить нам завещание Веславы две недели назад. Одет он был уже неформально – никакого строго черного костюма, простая куртка и потертые джинсы. В руке, как и в прошлый раз, он держал красную папку.
Наверно, уже при подходе он почувствовал на себе наши уничтожающие взгляды и торопливо стал что-то доставать из папки. Это оказался длинный запечатанный конверт. Он не знал кому из нас его вручать и просто ткнул конверт в нашем направлении.
– Sun & Son ведь уже нет. Чего вы пришли? – с подозрением спросила мама.
– Нет-нет, конечно! Я никак больше ни на что не претендую! – замотал головой нотариус, – Я вообще сам уезжаю сегодня из Нагоры. Но я подумал, что вы все равно хотели бы почитать завещание своей бабушки. Поэтому принес его вам.
Завещание бабушки? Я вырвался вперед, выхватил конверт и в два счета разорвал печать. Расправил бумагу – завещание было написано от руки, очень неровным и, по видимости, сильно дрожавшим почерком. Это было последнее, что написала бабушка, и, судя по бумаге, эти слова потребовали от нее значительных усилий.
– Читай, Андрейка, вслух, – пробасил отец.
Дрожа от волнения, слегка запинаясь, я стал читать:
– «Здравствуйте, мои родные внуки. Здравствуйте, сыновья. Здравствуй, Алена. Здраствуй, Каролина. Здравствуй, мой дорогой Витольд. И здравствуй, милая Стокротка. Когда вы будете это читать, меня уже не будет на этом свете. Но оттуда, с небес, от Трех наших братьев, я клянусь за вами наблюдать. Знайте, что духом не покину никого из вас, и каждый мне очень дорог.
И потому я очень рада, что вы все сегодня собрались сегодня в этом старом доме. Этот дом строил еще мой отец, а жили мы тут и того дольше. Он видел много поколений и много людей. И я хочу, чтобы в нем продолжалась новая жизнь. Для того я завещаю этот дом своим внукам. Постройте для себя в нем новое будущее. Всегда любящая вас, бабушка Веслава»
Я закончил читать, и некоторое время все мы стояли в тишине. Я только искоса глядела на остальных, не зная как реагировать. А потом тишину нарушила громкими хлопками Каролина. Раздался и голос отца:
– Но что стоите, хлопаки! Ваш то дом теперь.
– А как же… вы? – неуверенно спросил Дима.
– А что я? – удивленно спросил отец. – Я рядом новый дом построю, для нас с Аленой.
– Да неужели? – с нотками иронии спросила мама, опуская руку за руку.
– Клянусь! – вскричал отец. Потом стыдливо скосил взор в землю, – Но не за грязные деньги то сделаю. Я все те деньги Григорию пойду отдам, пусть на развитие края пойдут. Не надо мне того, что в «Чорном сонце» заработал.
После этой душевной тирады он нахмурил единственный глаз и сказал маме:
– Пойдем, покажу тебе что. Юлу твою вернул.
Мама охнула от неожиданности и немедленно отправилась за отцом во двор дома. Каролина проводила их взглядом, а потом обратилась к нам всем:
– Спасибо вам большое за поддержку. Спасибо, что помогли Марцеля перевезти. Врачи говорят, его состояние улучшается.
Она обернулась на Витольда и Матея.
– А мы сейчас вернемся в Купавы. Дядя Витек
