Аришки я ушла вечером, окончательно убедившись, что мужу стало легче. Температура спала, тошнота тоже почти ушла — Вадим даже пообедал овсяной кашей на воде и парочкой сушек. Поэтому я сварила им с Аришкой куриную лапшу — теперь она у меня уже неплохо получалась — и отправилась к себе.
Утренний разговор вывернул меня наизнанку. И, несмотря на то, что больше в течение дня мы с Вадимом ничего такого не обсуждали, я чувствовала себя выжатой как лимон. На всякий случай сама выпила сорбент, опасаясь, что тоже подхватила этот липучий ротавирус, и легла спать. Однако всё обошлось, и утром я нормально встала на работу. Поинтересовалась у Аришки, как там папа, прочла ответ, что всё путём, и успокоилась.
Я понятия не имела, как мои откровения воспринял Вадим, но в одном была уверена на сто процентов: он точно не побежит тут же расставаться с Лерой, дабы воссоединить нашу семью. Нет, конечно. Вадим начал новую жизнь, и для того, чтобы вернуться к старой, ему требовалось нечто большее, чем откровения о моих детских комплексах, которым я позволила всё разрушить.
Поэтому я просто продолжала жить дальше. Встречалась с Аришкой, много работала, скупала антиквариат и отвозила его домой к Юле — в съёмную квартиру боялась, мало ли что. На работе от меня постепенно отстали, перестав приглашать на свидания и заигрывать, — по-видимому, решили, что девка я безнадёжная. Юля даже как-то сказала мне, что, мол, среди коллег ходят слухи, будто я по-прежнему как кошка влюблена в бывшего мужа и надеюсь его вернуть.
Я даже не обиделась. На правду ведь не обижаются.
Однако это поняли не только мои коллеги, но и Немов. На четвёртом свидании, куда он принёс очередную найденную картину, за которую я заплатила хорошую сумму денег, Михаил Максимович с усмешкой заявил мне, что неволить женщину — не его стиль, и согласился помогать мне просто так. Ну как просто так — за гонорар, разумеется.
Это было неимоверное облегчение!
Ещё зашевелился Воронцов. Приближался май, и я как раз начала учиться на онлайн-курсах по менеджменту, которые подарил мне Вадим, когда однажды Геннадий Иванович сам позвонил мне. Напомнил о своём разговоре с Вадимом и поинтересовался, готова ли я реанимировать его дизайнерский отдел.
— Я-то готова, — пошутила я, почти не чувствуя страха. — А вы готовы, Геннадий Иванович?
Он расхохотался.
— Мне нравится ваш настрой, Лида! Тогда приступим к работе сразу после майских праздников.
В тот же день я написала заявление на увольнение из «Интродизайна». Градов орал, как кот, которому прищемили хвост, и даже попытался меня отговорить, обещая повысить зарплату втрое. Это было сравнимо с тем, что предложил Воронцов, но…
Я хотела рискнуть. И нет, я не воспринимала это своё решение как попытку в очередной раз получить своё наказание от судьбы.
Хватит с меня наказаний.
Настала пора наград.
119
Вадим
В первые дни после того, как болезнь пошла на убыль, я оставался дома. Офисом управлял удалённо и решил, что не буду спешить с выходом на работу. Надо было восстановиться как следует. Впереди большие дела, на горизонте командировка в ОАЭ, так что надо быть стопроцентным огурчиком.
В противном случае я бы сбежал в офис при первой же возможности, потому что дома находиться стало ещё сложнее. Буквально каждый уголок в квартире напоминал мне о Лиде.
Учитывая произошедшее между нами той ночью, спальня не только напоминала мне о бывшей жене, как это было раньше, — теперь мне даже казалось, что я до сих пор чувствую тепло тела Лиды на кровати, запах и что-то необъяснимое...
Словно она всё ещё оставалась рядом со мной.
Надо ли говорить, что в таких условиях не думать о ней, нас, прошлом и будущем было невозможно. Тем более что поводов для рефлексии, мягко говоря, добавилось.
.
Я давно заметил, что у жизни есть одна занимательная особенность: чем громче утверждаешь, что чего-то с тобой никогда не произойдёт, тем выше вероятность столкнуться с этим самым непосредственным образом.
Однажды, ещё в студенческие времена, я с пеной у рта доказывал другу, что он не прав, после того как он с невинной мордой заявил мне, что переспать с бывшей девушкой — это не измена. Почти дословно помню, как он сказал: «Конечно не измена! Она же мне почти как родственница, не могу я просто взять и выкинуть её из жизни. Встретились, пообнимались, разошлись, чего такого-то?»
Разумеется, речь шла не про объятия, к тому же у него на тот момент уже намечалась свадьба с беременной невестой в придачу.
Я тогда многое наговорил этому другу. Поинтересовался, со всеми ли родственниками он занимается сексом, например. И поддерживает ли его невеста такие «родственные связи».
Прошло два с половиной десятка лет — и те его слова нагнали меня, через пространство и время добравшись до совести, словно обняли её, чтобы ехидно спросить: «Ну, так что, секс с бывшей — это измена или нет?»
И насколько проще было бы считать, что нет…
Я тогда и вправду был невменяем. Тем не менее я понимал, что пристаю к Лиде, а не к Лере. Тут, каюсь, мыслепреступление действительно было. Я позволил себе воображаемый секс с бывшей женой. Но то, что секс был настоящий, я не знал!
Так ведь?
Говорят, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Я не был пьян, но высокая температура на меня всегда действовала похлеще любой водки. И в этом невменяемом состоянии я сделал то, что хотел бы сделать и в трезвом? Так, что ли?
Получается, я не только думаю о Лиде, но и хочу её по-прежнему. От брезгливости и отвращения первых дней после её измены не осталось и следа.
Осознавать это оказалось тяжело.
Меня тянет к Лиде, но в то же время я злюсь на неё и на себя… Очень похоже на правду.
Наверное, оттуда и взялась та жестокость, которую я проявил к Лиде в постели? Я уже размышлял в минувшие месяцы о том, что, возможно, не так уж и хорошо понимал сексуальные пристрастия бывшей жены, как считал ранее. Возможно, в невменяемом состоянии подсознание подсказало мне, что делать?
Или это было просто банальное наказание, попытка выместить злость, как я и сказал Лиде?
А ещё говорят, что знание — сила… Но на меня накатила такая усталость! Чем больше я узнавал про измену бывшей жены, её истоки, про всё, что творилось
