class="p1">– О! – воскликнул Люпен, отступая в ужасе.
– Что такое? – спросил император.
– Вашего доктора, государь, нельзя терять ни минуты! И, подойдя к ней, Люпен сказал:
– Ну, говори, Изильда… Ты видела что-то… Ты хочешь сказать…
Девушка стояла неподвижно. Что-то блистело в ее взоре, она пыталась говорить, но у нее вырывались лишь бессвязные звуки.
– Послушай, – сказал Люпен, – отвечай: да или нет… наклоном головы… Ты его видела? Ты знаешь, кто он? Слушай, Изильда, если ты не будешь отвечать… – Он подавил гневное движение. Но вдруг, вспомнив, каким путем ему удалось получить от нее признание вчера, он написал на стене две большие буквы: Л и М.
Она протянула руку, указывая на буквы и кивая утвердительно головой.
– Ну а дальше? – сказал Люпен. – Дальше… Напиши…
Но она упала на землю с резким, пронзительным криком и лежала, корчась в конвульсиях. Через минуту ее лицо стало синюшным, судороги прекратились, и она замерла.
– Умерла? – спросил император.
– Отравлена, – сказал Люпен.
– Бедная! Кем же?
– Все тем же, государь. Она, должно быть, знала его раньше, и он боялся, что она может навести на след.
Пришел доктор. Император показал ему на девушку и сказал, подходя к Вольдемару:
– Отправить всех на розыски! Обыскать все! Послать телеграммы на вокзалы около границы! – И, обращаясь к Люпену, спросил: – Сколько времени вам нужно, чтобы достать письма?
– Месяц, Ваше Императорское Величество.
– Хорошо. Вольдемар будет ждать вас здесь. Он удовлетворит все ваши требования.
– Мне ничего не нужно, Ваше Величество, кроме свободы.
– Вы свободны.
И, глядя ему вслед, Люпен сказал себе:
– Да, сначала свободу… а потом, когда я возвращу письма, легкое пожатие руки… Больше ничего, Ваше Величество.
Глава шестая
Семь разбойников
I
– Прикажете принять?
Долорес Кессельбах взяла карточку, поданную ей лакеем, и прочла: «Андре Бони».
– Нет, я не знаю этого господина.
– Он очень настаивает, говорит, что госпожа его ждет.
– А… может быть… действительно… Проведите его сюда.
После страшных событий в «Палас-отеле» Долорес Кессельбах, прожив немного в отеле «Бристоль», переехала в скромный домик на улице Девинь, в глубине Пасси. За домом был красивый сад, примыкавший изгородью к тенистым садам соседних домов.
Когда нервные припадки прекращались, она приказывала отнести себя в сад и оставалась там в грустном одиночестве до самого вечера.
Снова послышался скрип песка. На дорожке в сопровождении слуги показался молодой человек, очень изящный с виду, одетый так, как когда-то одевались художники: с отложным воротничком и галстуком с белыми помпонами на голубом фоне цвета морской волны.
Слуга удалился.
– Андре Бони?
– К вашим услугам.
– Простите, но я не имею чести…
– Вы знали, что я являюсь другом госпожи Эрнемон, бабушки Женевьевы, и написали ей в Гарш, что желали бы переговорить со мною. Вот я и пришел.
Долорес приподнялась, очень взволнованная:
– Как! Это вы?
– Да.
Она проговорила тихо:
– Неужели это вы… Я не узнаю вас.
– Вы не узнаете князя Сернина?
– Нет… ничего нет похожего… ни лоб… ни глаза… И также не похожи на…
– Заключенного тюрьмы Санте, портрет которого был помещен в газетах, – сказал он, улыбаясь. – И все-таки это я.
Последовало долгое молчание, во время которого они чувствовали себя очень неловко. Наконец он произнес:
– Быть может, вы будете любезны сказать…
– А разве Женевьева вам ничего не говорила?
– Нет, я ее не видел. Но ее бабушка передала мне, что, по ее мнению, вы нуждаетесь в моих услугах.
– Да… это верно…
– И в чем же именно?.. Я был бы так счастлив… Она колебалась одну минуту, потом тихо сказала:
– Я боюсь!
– Вы боитесь?! – воскликнул он.
– Да, боюсь, – продолжала она шепотом, – боюсь всего, боюсь того, что меня окружает, боюсь того, что может случиться завтра, послезавтра, боюсь жизни. Я столько перенесла, так страдала, у меня больше нет сил.
Он смотрел на нее, и острое чувство жалости подымалось в его душе. И еще – он это ясно почувствовал – готовность пожертвовать собой. Ради нее. Всецело, безо всякой надежды на взаимность.
Она продолжала:
– Я одна… совершенно одна, со мною нет никого, кроме слуг, нанятых случайно, и я боюсь… я чувствую, что вокруг меня что-то происходит, что-то готовится…
– Но что именно, с какой целью?
– Я не знаю, но чувствую, что враг бродит вокруг меня, – ответила она еле слышно.
– Вы что-нибудь заметили? Кого-нибудь видели?
– На днях я видела, как двое неоднократно ходили мимо, останавливаясь перед домом.
– Как они выглядели?
– Одного из них я разглядела как следует. Это высокий мужчина, тщательно выбритый, одет в черную, очень короткую куртку.
– Лакей из кафе?
– Да, метрдотель. Я послала одного из моих слуг последить за ним. Он пошел на улицу Деля-Помп и вошел в дом, очень подозрительный с виду, на первом этаже которого размещалась торговля вином, первый дом налево по этой улице. Потом, на следующую ночь…
– Ночью?
– Да, я заметила из окна моей комнаты какую-то тень, бродившую по саду.
– Больше ничего?
– Нет, ничего.
Он подумал немного и предложил:
– Может быть, вы позволите двум моим агентам пожить у вас в какой-либо из комнат первого этажа?
– Вашим агентам?
– О, не беспокойтесь… Это очень хорошие люди, Шарель и его сын с виду совсем не похожи на то, что они представляют собой на самом деле… Если они будут жить у вас, вы сможете быть совершенно спокойны. Что же касается меня…
Он остановился в нерешительности, ожидая, что она пригласит его бывать у нее, но она молчала.
– Что же касается меня, то, я думаю, будет лучше, если меня здесь не будут видеть… Да… так лучше… для вас.
Он хотел продолжить разговор, сесть рядом с ней, ободрить, успокоить ее. Но казалось, что все, что они могли сказать друг другу, было сказано.
Он понял это, почтительно раскланялся и ушел.
Быстро идя по саду, он постарался скорее выйти на улицу, чтобы отделаться от охватившего его волнения. В передней его дожидался слуга, и в тот момент, когда Люпен выходил на улицу, кто-то позвонил, и он увидел молодую девушку.
Он невольно вздрогнул. Это была Женевьева.
Несмотря на то что он изменил свою внешность и казался очень молодым, она все-таки узнала его, и это так взволновало и смутило ее, что она пошатнулась и должна была прислониться к стене.
Он снял шляпу и смотрел на нее, не смея протянуть ей руку. Поздоровается ли она с ним? Он не был больше князем Серниным. Теперь он всего только Арсен Люпен. И она знала, что он был Арсеном Люпеном и только что
