помешает нам никто.
Прищуривается Вран.
— И откуда же ты это знаешь, если дома всегда в ночь эту была?
— А кто сказал, что всегда? — пожимает плечами Бая, к кустам сворачивая.
Вот оно как.
И отпускает Вран все мысли тревожные, и полной грудью, от уголька свободной, дышать себе позволяет, воздух прохладный ночной ловя. И не следит он особо, куда идут они, куда Бая его ведёт — просто за ней следует, беспечно рукой своей, его руку держащей, покачивающей.
И рассказывает ему Бая о том, то о сём — о том, например, как смотрела она порой на лютов, с возлюбленными своими у костра милующимися, и думала: а будет ли у неё подобное? Сможет ли она в племени другом, не родном, едва известном, того найти, кто так же души её очарует? Будет ли избранник её, обычаями племени определённый, с такой же игривостью на неё смотреть, с русалками безобидно заигрывая?
Или как ускользала она всегда через несколько часов в лес, тогда ещё близко-близко, прямо у границы холмяной расположенный, и бродила по этому лесу, бродила, бродила — а потом к реке выходила, в которой уж вовсю люди плескались и на берегу свои костры горели. И девушки деревенские, счастливые и обнажённые, с разбегу в воду окунались, и юноши, в кучки взволнованные у деревьев сгрудившиеся, на них немигающими взорами смотрели. И всё таким простым у людей казалось, таким легким…
Что ж, Врану было что возразить. Конечно, со стороны это и могло славным показаться — но на самом деле не всегда так весело в ночь эту в деревне было. То один дурак, через костёр перепрыгивая, всей тушей в него надравшейся упадёт да так там и сгорит, то вторая дура юноше какому-нибудь по пьяни в воде прямо отдастся, а потом на середине опомнится и верещать начнет: помогите, пристают! А сколько глупцов до смерти мёдом упились, меры в выпивке не зная, а сколько глупышек отрядами целыми хмельными в лес за травами волшебными ушли, да так оттуда поутру и не вернулись? А сколько драк было, а сколько тел пьяных приходилось из воды вытаскивать, чтобы не пополнили они ряды утопленников? Нет, без всякого трепета Вран солнцеворот этот ждал — содрогался разве что от мысли, что вот-вот он наступит.
— Не умеешь ты хорошее во всём видеть, красавец, — насмешливо Бая ему говорит, на холм начиная подниматься.
Не деревенский это холм, конечно, не капище-курган — другой, тот самый, откуда они когда-то, давным-давно, на бесчинства первые деревни смотрели после смерти ведуньи. И тот, откуда ичетик их чуть позже безногий и безрукий отпугнул.
Но сейчас никаких ичетиков на холме нет — покачивается он мирно, беззаботно осокой зелёной, лунным светом одетый. Доходит осока до колен Врану с Баей где-то, а где-то — до пояса. И не скажешь ведь, какие тайны злобы человеческой она в себе скрывать способна.
— Да как же хорошее это видеть, красавица, если… — ворчливо Вран начинает.
И замолкает — достигают они вершины холма и другой холм вдали видят.
Уже деревенский.
Уже капищенский.
Только не волки деревянные на нём, как в прошлый раз, а медведь огромный. Одинокий. Деревянный. На задние лапы поднявшийся — и передние в воздухе раскинувший, словно деревню перед ним обнимая.
— …такое я изо дня в день вижу, — заканчивает Вран растерянно.
— Так уж изо дня в день, — тянет Бая — но подсказывает голос её Врану, что и она совсем не ожидала это здесь увидеть. — Да уж. Ну, надеюсь…
Доносится с реки, за вторым холмом вьющейся, визг тонкий девичий — и не поймёшь, радостный он или отчаянный. И несколько костров там же виднеется.
— …надеюсь, успокоило это души их беспокойные, — договаривает Бая.
И ни злорадства нет в этих словах, ни надежды затаённой на то, что не так уж спокойно себя деревенские под покровительством медведя этого чувствуют — а Врану и надеяться на это не нужно, Вран и сам это знает. Слишком мало голосов у реки раздаётся, слишком мало костров на берегу её. Боятся деревенские. Боятся даже в ночь самую безопасную, от всякого зла свободную.
И правильно делают, что боятся.
— Медведь, — цедит Вран. — Вот это да. Быстро поставили — наверняка в общину на другом берегу ходили, там-то всегда медведям поклонялись. Нет у нас умельцев по дереву, чтобы такое даже за весну склепать — а там много деревщиков, очень они, должно быть, обрадовались, когда наши чурбаны к ним с просьбой этой…
— Вран, — прерывает его Бая мягко и насмешливо. — Ужели тебя так волнует, чем люди в деревнях занимаются? Да пусть хоть личинку мушиную себе в покровители выберут — а мы на это посмотрим и улыбнёмся.
— Да… — рассеянно Вран соглашается. — Посмотрим. И улыбнёмся…
Нет, не даёт ему покоя медведь этот — и не даст. Может, взять как-нибудь с собой Горана и Зорана, чтобы через лес пройти — и поджечь мишутку? Горан с Зораном не откажутся, а Врану очень хочется посмотреть, что после этого деревенские делать будут.
И улыбнуться.
— Ну понятно, — задумчиво Бая говорит. — Вран.
Берёт его Бая за обе руки, к себе поворачивает — и приходится Врану от медведя отвернуться.
— Так-то лучше, — говорит Бая. — Итак…
И молчит.
И молчит, и молчит — и в глаза ему просто смотрит. И что-то в глазах у неё самой неразборчивое теплится — но никак Вран не поймёт, что именно.
— Вижу, любишь ты смотреть и улыбаться, красавица, — с улыбкой и он замечает. — До утра этим заниматься будем? Я не против.
— Итак, — повторяет Бая. — Придумала я, как беду твою решить. Кажется.
— Что ещё за…
— Вран.
Ну ладно. Попробовать стоило.
— Хорошо, — осторожно Вран говорит. — Придумала ты, как беду мою решить. Кажется. И что же кажется тебе?
— Кажется мне, — охотно Бая начинает — словно как раз не хватало ей толчка какого-то словесного, чтобы к речи своей подготовленной приступить. Пугает Врана немного эта подготовленность. А что, если всё-таки прислушалась Бая к увещеваниям водяного? — Кажется мне, поняла я, что происходит. Отчасти. Никогда у нас такого не было, чтобы человека с одной душой в племя мы принимали. Двоедушники — да, бывали, в разное время хозяин нас к ним приводил. Но, похоже, из-за души твоей единственной, ни с какими братьями не разделённой, так же чужд ты лесу этому, как, например… как, например, чужды других племён уроженцы, когда в мужья мы их берём. Тоже лес наш к ним настороженно относится — тоже хозяин наш не понимает,
