оружия и реактивов, — и не воспринимал как личность. Иногда ассистенты стыдливо трахали ее по ночам, бывало даже признавались в любви. Ей приходилось очень тяжело временами, но раны всегда заживали, а память была недостаточно глубока, чтобы стать такой непросыхающей ямой злобы, как у толстого.
Все же, Спот оказалась достаточно наблюдательна, чтобы понимать: создатель хоть и зол, но не на лягушек. И все остальные тоже. Спот была вне их эмоций. И как мстить тому, кто даже не к тебе обращался, ни тебя мучил, вообще не подозревал, что в клетке сидит личность. Они не знали, что у лягушек вместе с телом развился разум. Это была непредсказуемая побочка, как и у самих людей в свое время.
Спот прожила так долго и так привыкла изображать злобу, что глаза ее от постоянного вранья утопли в черепе и состарились. Она уже не понимала, куда и зачем движутся Задетые, просто шла вслед за Бритти, как делала это всегда. Больше всего ей нравилось спать под снегом всю зиму.
«Задетые». Банда обиженок. Хорошо хоть они редко так себя называли. За-де-ты-е. Ох уж этот Бри. Как был жабой, так и остался. Ни капли воображения. Потратить столько времени на прошлое, окуклиться в нем! Им выпала невероятная возможность попробовать человеческий мир на вкус, а они глодали одну и ту же высохшую кость.
— Спасибо, Спот.
Даже если ей суждено тут погибнуть, пусть сохраниться хотя бы видимость, что она хотела помочь. На этот раз — помочь.
— Будешь должен старик. Ползи быстрей, они наверняка выберутся на крышу.
Ретро так быстро цеплялся за внутренние распорки и сварочные швы, что лягушку несло вверх, будто пробку в наполняющемся сосуде. Чаще она просто упиралась ногами в стальные плечи Якоба и перебирала руками словно плывущая собачка.
Ты начинаешь съезжать с резьбы, когда тебе грозит опасность, — подумала лягушка. — Но боишься не за себя, — сразу переключаешь мысли на близнецов. Это самое сильное чувство в тебе, любовь к детям. Ты фокусируешь силу Шторма не на злости, как остальные, старик, а на любви… Вот почему тебя так испугался Бритти! Непонятно, на что ты способен в таком состоянии, хоть тебе и нужно время, чтобы войти в него.
Это маленькое открытие настолько поразило ее, что лягушка даже не заметила одно немаловажное изменение в ее жизни. Они перестали двигаться. Фитцвиль под ее ногами с величайшей осторожностью пытался найти опору для правой ноги, которой он выдавил наружу ненадежный металлический лист.
— Шторм, — прошептал детектив. — Осторожно ползи дальше, слышишь? Я за тобой.
Воспользовавшись заминкой, Спот выглянула в щель между двумя плохо сваренными краями.
— Слушай, старик… — протянула она. — Эти твари, которых ты призвал почему-то окружили тысячник. Ты ничего об этом не знаешь?
— Не понимаю, о чем ты говоришь.
— Фитцвиль! Ты сейчас используешь волкачество, так? Хрена с два ты бы выдержал такой темп без жульничества. Мы сейчас на высоте двадцатого этажа!
— Обижаешь, я в отличной форме.
— Тогда что ты делаешь?
— Слежу за малышами, что же еще?
— Я не… Подожди, ты что общаешься с их душами? Это волкачество, ты нас подставишь! Сам ведь говорил, что ангелы теперь будут кидаться на все, что принимает волну!
— Спустись чуть пониже.
— О, Шторм!
Ретро довольно грубо дернул Спот за голую щиколотку и заключил в объятья. Металл за его спиной опасно заскрипел, но это была меньшая из проблем. Тогда же близнецы показались из тьмы прижав указательные пальцы к бескровным губам. Ретро почувствовал изнурительный приступ головной боли, и видение исчезло.
Бак-гам! — в ту же секунду. Грохот был такой, словно взорвалась цистерна с газом. Секцию трубы и стену разорвало что-то неумолимое, что-то бесконечно угрожающее и чуждое. Тут же под ногами Фитцаиля разошлась как бумага их смехотворная защита и яркий свет заслонило угловатое, пятигранное, издающее мучительно-неприятный шум. Неописуемый звук смерти, болезненный гул, проклятый стук.
«У-у-у, дук-дук, у-у-у, дук-дук-дук, у-у-у, дук-дук…»
— Так, — вымолвил протрезвевший Фитцвиль. — А что происходит, любовь моя?
Спот парализовало от страха.
Нечто похожее на пыточный инструмент, агрессивно разрывало металл и двигалось из стороны в сторону, дробя бетонные плиты. Оно как будто потеряло цель из виду.
Бум… Бум-бум! И еще раз, и целая канонада глухих взрывов где-то наверху. В трубу посыпалась бетонная крошка и хорошие, увесистые обломки. Фитцвиль прикрылся рукой. Тело у Спот стало холодное и неподатливое.
Кажется, ей было немного не по себе.
— Спот! Нет!
Она быстро скользнула вверх, влажные тела скрипнули кожей, и теперь Ретро пришлось догонять белые ножки. Спот выбралась наружу, вцепилась в край и ловко нырнула в угловатую брешь, оставленную ангелом.
Ретро последовал за ней.
Этаж был разрушен. Из труб хлестала вода, где-то трещал огонь и глухо вопили люди. Жутко мерцали лампы. Лягушка склонилась над кучкой котлетного фарша и судорожно приводила в порядок трофейную штурмовую винтовку.
— Спот, ты в порядке?
Девушка вскочила, целясь в Якоба так, словно тот был медведем, вставшим на задние лапы.
— Нет, сукин сын, я не в порядке. Где твои дети?
— Дома, а что?
— Их нет где-нибудь тут, поблизости?
— Да что ты говоришь? Ты же сама их видела, они под наркозом! У коек даже колёсиков нет…
Спот выдохнула и опустила ствол. Она смотрела на Якоба на фоне огромной дыры в бетоне и видела город, который усиленно притворялся, что здесь ничего не происходит. Лягушка с удовольствием поступила бы точно так же, если б ей дали выбор.
Детектив улыбался.
— Меня накрыло, да? Как тогда в квартире Насчи?
— Гораздо хуже, старик. Ты себя полностью дискредитировал. С этого момента мы действуем по-моему и никак иначе. Если у тебя есть возражения, можешь прыгнуть в запасной выход прямо у тебя за спиной. Попробуешь снова использовать свое волкачество, я тебя пристрелю. Ты понял?
— Абсолютно.
— Умеешь стрелять?
— Нет, и не собираюсь учится.
— Почему? Только не говори, что ты у нас дохера гуманист. После того переулка — не поверю.
