Выдержала ли его голова удар или разлетелась как глиняный горшок? Не сломал ли я брату шею?
Я взвыл от досады. Нааглоши немедленно повернулся ко мне, пригнулся и испустил яростный рык, от которого содрогнулся воздух, а с деревьев посыпалась мне за шиворот вода. Вся ярость от смертной обиды, от оскорбленного эго слышалась в этом крике, обещавшем смерть, описать которую можно, только вооружившись словарями, энциклопедией пыток и экземпляром «Анатомии» Грея.
Нааглоши из моего кристально-ясного воспоминания и тот, что стоял передо мной здесь и сейчас, разом бросились на меня, дабы ударить с двух сторон и порвать на клочки.
И мне вдруг стало наплевать, что эта тварь не уступала любому из тех кошмаров, с которыми я ни за что не осмелился бы встретиться в бою. Наплевать на то, что жить мне осталось скорее всего совсем немного.
Перед моими глазами лежало неподвижное тело Кирби. И маленькая, изуродованная фигурка Энди в больничной палате. Я увидел раны моего брата, вспомнил те муки, которые эта тварь причинила мне, когда я смотрел на нее своим зрением. Этой твари не место на земле. И если мне предстояло умереть, я не собираюсь делать это хнычущим от страха комком.
Если мне предстоит умереть — так уж с красивым, впечатляюще-кровавым спектаклем.
— А ну давай! — заорал я нааглоши высоким, хриплым от страха и злости голосом. Я занес правую руку, словно собирался бросить бейсбольный мяч, накачал в нее заряд воли, и ладонь наполнилась алым огнем. Потом выбросил вперед левую руку с браслетом-оберегом, изготовив его к обороне, и энергия земли у меня под ногами тоже добавилась к этому заряду. — Давай! Поди попробуй, импотент хренов!
Очертания нааглоши изменились с почти человеческих на другие, больше всего напоминающие гориллу: руки удлинились, ноги сделались короче. Он с рыком ринулся вперед, одолевая разделявшее нас расстояние с устрашающей скоростью. А еще он исчез из виду, слившись с темнотой — прикрылся завесой.
Но Духоприют-то ведь знал, где Страшила. А значит, и я тоже.
Краешком сознания — тем самым, где обыкновенно отдыхает мой здравый смысл — я к ужасу своему отметил, что я и сам сорвался на бег. Не помню, когда я принял это решение, но я тоже несся навстречу Перевертышу, выкрикивая на бегу оскорбления. Я бежал, захлебываясь граничащей с безумием яростью; с каждым шагом, когда нога моя касалась земли, я накачивал в огонь у меня в руке все больше энергии, пока он не разгорелся как ацетиленовая горелка.
Нааглоши прыгнул, протягивая ко мне свои когти — жуткие горящие глаза его виднелись даже сквозь завесу.
Я как заправский бейсболист упал на правый бок и выставил щит под небольшим углом к земле. Зверь ударил в него с силой контейнера с кирпичами и отлетел вверх. Стоило ему полететь дальше — примерно в том же направлении, — как я убрал щит и с криком «Энди!» швырнул ему в живот миниатюрное солнце.
Огненный клубок ударил в Страшилу и, взорвавшись, швырнул еще на десяток футов в воздух, завертев как дым коромыслом — выражение это, признаюсь, абсолютно лишено какого-либо чертова смысла, однако до странного точно определяет характер зрелища. В нос ударил омерзительный запах паленой шерсти и горелого мяса. Нааглоши взревел от боли и бешеной ярости, рухнул на землю, прокатился по склону, пару раз подпрыгнув, и только тогда вскочил на ноги.
Конечно же, он снова устремился на меня, почти сразу скрывшись за завесой. На сей раз он превратился в кого-то еще — возможно, в кого-то из кошачьих. Не знаю, меня это не волновало. Я потянулся к дождю, к ветру и рокочущему грому, и набрал в горсть хорошую охапку молний. А потом, не дожидаясь, пока он на меня налетит, выбросил вперед левую руку и залпом разрядил смертоносную энергию всех колец.
Нааглоши проревел что-то на незнакомом языке, и мои разряды отрикошетили от его завесы, только разноцветные круги разбежались по невидимой поверхности от мест, куда я ими попал. И в то же мгновение я поднял правую руку.
— Томас! — выкрикнул я. — Fulminas!
Гром, одного звука которого хватило, чтобы с развалин маяка осыпалось несколько камней, грянул над холмом, а от бело-голубой вспышки стало больно глазам. Разбегавшаяся сетью иззубренных разрядов молния метнулась к нааглоши, защита которого не успела восстановиться после моей предыдущей атаки. Молния угодила ему точно в грудь, остановив на бегу. Мелкие, сорвавшиеся с основного разряды ударили в каменистую землю, оставив раскаленные докрасна лунки размером с голову.
Усталость разом навалилась на меня, перед глазами поплыли звезды. Я никогда еще не молотил никого с такой силой, и даже помощь Духоприюта ненамного смягчила потерю энергии. Я знал: стоит мне перестараться, и я просто упаду без сил — а Перевертыш все еще держался на ногах.
Но, конечно, он пошатнулся, и сквозь дрогнувшую на мгновение завесу я увидел, как широко открылись от удивления его глаза. Я буквально видел мысль, буравившую его голову: как это я ухитряюсь попадать в него с такой точностью, если он наверняка знает, что завеса непроницаема?
Малую долю секунды я видел в его глазах страх, и мое усталое тело захлестнула волна свирепого торжества.
Перевертыш снова оправился и сменил облик. Казалось, без особого напряжения он наклонился, оторвал от скалы кусок размером с бордюрный камень и швырнул в меня. Три или четыре сотни фунтов неслись ко мне со скоростью футбольного мяча.
Я уклонился в сторону — не так стремительно, как хотелось бы, из-за усталости, но достаточно, чтобы избежать попадания — и еще в движении снова собрал волю в кулак. На этот раз вокруг моей правой руки заплясали искрящиеся, серебристо-белые языки огня Души. Я лежал на земле, слишком усталый, чтобы вставать, стискивая зубы в ожидании атаки, которая так или иначе обещала стать последней.
Я слишком задыхался, чтобы кричать, но рычать еще мог.
— А это, — выдохнул я, — тебе за Кирби, сукин ты сын.
Шнур свирепой энергии, усиленной искрящимся огнем Души, сорвался с моей руки и устремился в Перевертыша. Он попытался отбить заряд, но явно не ожидал, что я включу турбонаддув. Выстроенная нааглоши защита лишь чуть замедлила его, шнур трижды обмотался вокруг его шеи и с силой затянулся.
Атака Перевертыша захлебнулась. Он пошатнулся, и его завеса начала распадаться. Он отчаянно менял форму, пытаясь освободиться от сверхъестественной удавки — все напрасно. В глазах у меня темнело, но я не ослаблял усилий и затягивал ее туже и туже.
Перевертыш лихорадочно дергался и бился — а потом сменил тактику. Он припал к земле, выставил длинный коготь и крутанулся на месте, процарапав им по камню глубокую борозду. Потом бросил в очерченный круг заряд воли, и простейшее магическое построение разом отрезало удушающее заклятие от источника энергии — то есть от меня. Серебряный шнур вспыхнул и исчез.
Я лежал на земле, и сил у меня едва хватало на то, чтобы поднять голову. Я посмотрел на обещавший безопасное укрытие дом — от него меня отделяло всего сорок футов. С таким же успехом это могло быть и сорок миль.
