Ближе к ночи слух обостряется. Теперь старый дом не казался таким уж тихим. Отовсюду слышались скрипы и шорохи. Этот дом хранил историю Полдарков и Тренвитов. Портреты давно забытых людей висели в пустынном холле, здесь когда-то жила их любовь и дышала их надежда. Джеффри Тренвит, который с верой в будущее заложил фундамент этого дома; Клод, активный участник Восстания Книги Молитв[21]; Хамфри в жестком елизаветинском воротничке; Чарльз Вивиан Полдарк, получивший ранение в морском сражении; рыжеволосая Анна-Мария; пресвитерианин Джон. Разные убеждения и разные вероисповедания, целые поколения появлялись здесь на свет: были счастливыми беззаботными детьми, росли, учились, взрослели и угасали. Старый дом многое видел на своем веку. Панели его помнили шелест давно истлевшего шелка, а половицы могли поведать, как они скрипели под ногами давно ушедших людей.
И вот, в какой-то момент, что-то вдруг встало между мужчиной и женщиной, сидевшими у камина. И оба они это почувствовали. Каждый остался наедине со своими мыслями. Но даже прошлое, какой бы силой оно ни обладало, не могло разлучить их надолго. Удивительным образом эта особенная тишина, воцарившаяся в старинном доме, превратилась из разделяющей их стены в посредника. Время вселило в обоих благоговейный страх, а потом стало их другом.
– Ты спишь? – спросил Росс.
– Нет, – ответила Демельза и провела пальцем по его руке.
Росс медленно встал и склонился над женой. Он взял ее лицо в ладони и поцеловал ее глаза, губы, лоб. Расслабившись, словно довольная тигрица, Демельза позволяла мужу делать все, что он желал.
И только потом она ответила на его поцелуй.
Глава одиннадцатая
На следующий день после раннего обеда Росс и Демельза попрощались с родственниками и отправились домой. Возвращались той же дорогой – по тропе над скалами, которая тянулась от Сола до Нампара-Коув.
Они шагали по вересковой пустоши и непринужденно, как прошлой ночью, болтали, смеялись, умолкали и вновь начинали оборвавшийся разговор.
Утром дождь лил стеной, но, пока они обедали, небо прояснилось. И вот теперь снова собирались тучи, а на море началось волнение.
Счастливая тем, что достойно и даже с триумфом прошла испытание, Демельза начала напевать. Она взяла Росса за руку и старалась идти большими, как у него, шагами, но все равно не поспевала, и временами ей приходилось нагонять мужа вприпрыжку. Ритм шагов Демельза подстраивала под ритм песенки.
Перед закатом солнечные лучи пробили темное небо над горизонтом и залили светом море и берег. От внезапного тепла волны под низкими тучами заметались, сверкая на солнце и наскакивая друг на друга.
Демельза думала: «Сейчас я, как никогда, уверена в Россе. В то первое июньское утро мне казалось, что все решено. Какой же я тогда была глупой. Даже в ту августовскую ночь, после первого улова сардин, ему не с кем было меня сравнивать. Целое лето я твердила себе, что теперь уже ничего в нашей жизни не изменится. Я была так уверена в себе. Но сегодняшняя ночь – это совсем другое. Росс провел в компании Элизабет целых семь часов, но в конце концов все-таки выбрал меня. После того как они разговаривали, а она смотрела на него, словно кошка, он все равно пришел ко мне. Может, она не такая уж и плохая? Может, она не такая уж и кошка? Может, ее следует пожалеть? Почему у Фрэнсиса был такой скучающий вид? Да, пожалуй, мне ее даже жалко. Спасибо Верити, она так мне помогла. Надеюсь, у моего малыша не будут такие выпученные глаза, как у Джеффри Чарльза. Надеюсь, я после родов не растолстею, а, наоборот, даже похудею. Надеюсь, все закончится благополучно. Хоть бы эта тошнота скорее прошла. Рут Тренеглос хуже, чем Элизабет. Ей не понравилось, что я заигрывала с ее помешанным на охоте муженьком. Можно подумать, будто мне есть до него дело. Правда, я не хотела бы встретиться с ним один на один где-нибудь в темной аллее. Думаю, она злится на меня по другой причине. Небось сама хотела выйти за Росса. Плевать мне на эту Рут: я иду домой, в свой дом, к лысому Джуду и толстой Пруди, к рыжей Джинни и долговязому Кобблдику. Я возвращаюсь домой, чтобы стать страшной и толстой. И мне все равно. Потому что Верити была права: Росс привязался ко мне. Не потому, что должен, а потому, что сам так захотел. Главное – не забыть про Верити. Я мудрая, как змея. Я обязательно все устрою. Как бы мне хотелось хоть разок посмотреть, как в особняке у Уорлегганов играют в карты. Интересно, попаду я туда когда-нибудь или нет? Как там Пруди без меня? Не забыла ли покормить телят? Не подгорел ли у нее пирог? Вроде бы дождь собирается. Господи, неужели меня опять стошнит?»
У Сола они прошли по галечной отмели и поднялись на последний холм.
Демельза стала немного отставать.
– Ты не устала? – спросил Росс.
– Нет-нет.
Впервые за все время он задал ей этот вопрос.
Солнце уже зашло, небо снова нахмурилось. Волны, наигравшись, выровняли строй и длинными зелеными рядами накатывали на берег.
А Росс снова почувствовал, что счастлив, но теперь его счастье не было таким эфемерным, как раньше. Его переполняло странное чувство, у него словно бы открылись глаза, и он увидел, что на протяжении последних двадцати лет жизнь его витками подходила именно к этой точке. Первый виток – беззаботное детство, когда он босиком бегал по песчаному берегу на Хэндрона-Бич. Второй – в шахтерской деревушке появилась на свет Демельза. Потом – равнины Виргинии и утоптанные торговые площадки на ярмарке в Редрате. Сложные душевные переживания Элизабет, выбравшей в мужья Фрэнсиса, и незамысловатая философия Демельзы. Все вместе постепенно привело его к этому моменту, к мигу озарения, осмысления и совершенства. Кто-то, кажется какой-то римский поэт, именно такими простыми словами описал вечность: ощущение полноты жизни в едином моменте, здесь и сейчас, когда в одной точке сошлись прошлое, настоящее и будущее.
Росс думал: «Если бы я мог остановить жизнь, я бы остановил ее в эту самую секунду. Не тогда, когда мы придем домой, и не в тот момент, когда мы уходили из Тренвита, а именно здесь и сейчас, на вершине холма у Сола, когда сумерки уже размыли горизонт, а Демельза идет рядом и напевает свои песенки».
Он понимал, что покоя ждать не следует. Жизнь – это вечный круговорот проблем, которые надо решать, и на пути всегда будут возникать препятствия, которые придется преодолевать. Но в этот рождественский вечер одна тысяча семьсот восемьдесят седьмого года его не беспокоило будущее, он жил настоящим.
Росс думал: «Я не голоден, меня не мучает жажда, не снедают похоть или зависть. Меня не изматывают амбиции и не терзает чувство раскаяния. Я иду вперед, мое будущее здесь, рядом со мной. Меня ждут теплый дом, удобное кресло, покой и добрый друг. Господи, дай мне удержать все это».
Уже в сумерках они спустились в бухту Нампары и начали последний подъем к дому.
