В альтернативном толковании это слово происходит от старого «ghwibh».
«Ghwibh» значит pudenda, стыд.
21
СЫЩИЦА пришла в продуктовый магазин. Матильда уложила все свои покупки в багажник и скользнула на водительское сиденье, рядом сидела девушка с коробкой документов на коленях. Сегодня она сделала очень сексуальный макияж: подведенные дымчатые глаза и красные губы.
– Господи! – Матильда подскочила. – Я же просила не пугать меня!
Девушка рассмеялась.
– Это моя визитная карточка. – Она красноречиво приподняла коробку. – Та-дам! Я раскопала все, что ты просила. После этого наш приятель получит пожизненный срок в федеральной тюрьме. Когда ты собираешься раскрыть этого говнюка? Я хочу прийти к тебе с попкорном, когда об этом будут говорить по всем кабельным каналам.
– Пункт первый – фотографии. Начну в ближайшие дни, – сказала Матильда. – Будет одна вечеринка, на которую мне нужно прийти. Я заставлю его как следует помучаться перед тем, как перейду к следующему пункту.
Она завела машину и повезла сыщицу домой.
Это не было странно, но и сексуально тоже не было, хотя Матильда думала, что будет именно так. Она чувствовала только грусть, глядя на потолочную люстру и чувствуя, как в ней растет знакомое тепло. Она не сомневалась, что у девушки был опыт, но Лотто все равно был лучше, чем она. Боже, он был во всем лучше, чем кто бы то ни было. Похоже, он испортил всю ее будущую сексуальную жизнь.
Да и какой вообще в этом смысл? В этой маленькой постельной пьесе не будет второго акта, да и это просто короткая реприза с заменой персонажей, никакой интриги и запутанной развязки, и, к счастью, она была совершенно не уверена в том, какие чувства у нее вызывает необходимость тыкаться лицом в сиськи другой дамочки.
Она позволила искоркам удовольствия вспыхнуть перед глазами, а затем улыбнулась частной сыщице, вынырнувшей из простыней.
– Это было… – начал Матильда, но сыщица ее прервала:
– Не надо. Я поняла вполне отчетливо. Ты не по девочкам.
– Не то, чтобы не по всем.
– Лгунья, – сказала девушка. Она встряхнула короткими темными волосами, они распушились, сыщица стала похожа на гриб. – Но это даже к лучшему. Мы можем быть подругами.
Матильда села, глядя, как девушка надевает лифчик.
– Не считая золовки, не уверена, что у меня когда-то были подруги.
– Все твои друзья – парни?
Прошло довольно много времени, прежде чем Матильда ей ответила «нет». Девушка окинула ее взглядом, а затем наклонилась и запечатлела у нее на лбу долгий материнский поцелуй.
ЕЙ ПОЗВОНИЛ АГЕНТ ЛОТТО.
Судя по тому, как дрожал его голос, снова пора было заняться деловыми вопросами. Он уже несколько раз жалил ее вот так, впрыскивая крошечные порции яда в ее жизнь.
Матильда молчала так долго, что он вынужден был переспросить:
– Алло? Алло, вы там?
Огромная часть ее сознания очень хотела бы оставить пьесы позади и направиться навстречу неизвестному. Но она все так же держала телефон у уха. А затем огляделась. Лотто здесь больше не было. Его не было в этом доме, не было на его половине кровати, не было в мастерской на чердаке. Его не было ни в одном из висящих в шкафу свитеров или пиджаков. Не было даже в их первой крошечной квартирке. Матильда навещала ее несколько дней назад, но, когда она заглянула в низенькое окошко, увидела только чей-то чужой фиолетовый диван и мопса, прыгающего на дверную ручку. Ее муж не приедет и не остановится на парковке, хотя Матильда не теряла надежду и всегда прислушивалась. Не было и детей, на чьих маленьких лицах отражалось бы его лицо. Не было ни рая, ни ада. После того как тело предаст ее, не будет ни облаков, ни асфоделевых полей, где она могла бы его разыскать. И единственное место, где Лотто все еще был жив, – это его пьесы. Какое это чудо – взять чью-то душу и переселить в другого, пусть даже и на несколько часов.
Все эти пьесы были мозаикой, из которой можно было собрать ЦЕЛОГО Лотто…
Она попросила агента прислать ей все необходимое. Она сделает все, чтобы Ланселота Саттервайта не забыли. Ни его, ни его пьесы.
Ни единой пылинки.
ЧЕРЕЗ ВОСЕМЬ МЕСЯЦЕВ после того, как ее сделали вдовой, Матильда все равно чувствовала странные толчки в земле под ногами. Она выбралась из такси на темную городскую улицу. Костлявая, в серебристом платье и с белыми по-мальчишески коротко остриженными волосами она напоминала амазонку. Кроме того, на запястьях у нее были браслеты с колокольчиками. Матильда хотела, чтобы о ее приближении узнали заранее.
– О боже! – вскрикнула Даника, когда Матильда открыла дверь и вошла в квартиру, передавая пальто служанке. – Ты только посмотри на себя, господи Иисусе! Вдовство тебе определенно к лицу.
Даника никогда не была красавицей, но теперь ей удавалось скрыть это: ее кожа была смуглой и подкачанной ботоксом, а под ней появились жилистые мышцы, приобретенные в процессе занятий йогой. Кроме того, она была такой худой, что можно было хорошо рассмотреть, как сходятся на груди ее тонкие ребрышки. Ожерелье, которое она носила, по стоимости равнялось годовому доходу менеджера среднего звена.
Матильда всегда ненавидела рубины. Высушенные трупики, отполированные до стеклянного блеска, вот что она о них думала. А вслух сказала:
– Ох, спасибо.
И они обменялись воздушными поцелуями.
– Господи, если бы я знала, что, когда стану вдовой, буду выглядеть так же, как ты сейчас, я бы позволила Чолли жрать бекон без остановки.
– Ты говоришь ужасные вещи, – сказала Матильда.
Черные глаза Даники увлажнились.
– Ох, прости. Я просто хотела пошутить. Боже, я ужасный человек. Вечно как вляпаюсь… Похоже, я перебрала с мартини, к тому же еще и не ела ничего, чтобы влезть в это платье. Матильда, прости, я дура. Только не плачь.
– Я не плачу, – сказала Матильда, обошла ее и взяла из рук Чолли бокал джина, который тут же осушила до дна.
Она положила на пианино подарок для Даники, шарф от Hermès, который Антуанетта (а точнее, Салли) прислала ей на день рождения несколько лет назад. Он все еще лежал в своей фирменной коробке.
– Ох, это так щедро, – растрогалась Даника и поцеловала Матильду в щеку, а затем вышла за дверь приветствовать других гостей, в частности кандидата в мэры и его лощеную жену.
– Прости ее. Она пьяна, – сказал Чолли. Он появился из ниоткуда. Как, впрочем, и всегда.
– Да, а когда было иначе? – спросила Матильда.
– Туше. Но она это заслужила, – сказал он. – Жизнь слишком трудна для нее. Она чувствует себя такой неопределившейся, вот и общается со всеми этими породистыми личностями. Не хочешь пойти припудрить носик?
– Мой носик всегда припудрен, – ответила Матильда.
