– Истинная правда! Ты отличный сторож. Но как собеседник, увы, малоинтересен.
– Я получаю деньги за защиту, не за фиглярство.
Юсуф снова засмеялся.
– Тоже верно, Абд ар-Рауф. Но так же верно, что я неплохо узнал тебя за эти годы. Хотя ты о себе ничего и не рассказывал. – Торговец откусил оставшимися зубами – пяти он уже лишился – жирный кусок мяса и продолжил, жуя: – Воинскому искусству ты обучался с детских лет, как и верховой езде, это я понял сразу. В этих делах ты мастер. Деньги, что я тебе плачу, ты отдаешь первому нищему, не копишь их годами, как все мои спутники, надеясь купить участок земли или несколько коз и овец и обзавестись женой и детьми, когда замучает одиночество и наберется достаточная сумма. И на самых опасных тропах ты не ведешь себя так осмотрительно и осторожно, как на юге, там ты ни на секунду не снимаешь с лица куфии. Особенно в районе Ижара.
Рашид молчал, он даже не вздрогнул, когда Юсуф упомянул это название. Интонации торговца внезапно поменялись, стали теплыми, почти ласковыми.
– От чего ты бежишь, Абд ар-Рауф?
Собеседник его продолжал неподвижно молчать.
– Какая на тебе вина?
– Если вы и дальше надеетесь на мои услуги, то лучше остановиться, – в голосе Рашида послышались раскаты грома.
Юсуф подавил ухмылку, но улыбку сдерживать не стал.
– У меня нет детей, я не нашел женщины, что захотела бы разделить со мной мою жизнь или чьим родителям бы я приглянулся. Возможно, тебе неприятно будет услышать… Но если бы у меня был сын, мне бы хотелось, чтобы он был похож на тебя.
– Вы не знаете, о чем говорите, – бесстрастно отозвался Рашид.
– А ты не знаешь, что некоторые тайны отравляют сердце, если носить их в себе слишком долго. Скоро это случится с тобой, Абд ар-Рауф, или как там ты себя называешь. Я вижу это в твоих глазах. – Юсуф вздохнул и тихо добавил: – Ведь дело в женщине?
– Почему вы так решили?
Юсуф почувствовал нескрываемую боль, которую не смог подавить даже Рашид, некогда воин аль-Шахинов. Он засмеялся, на этот раз сердечно.
– Мой мальчик, шепот красивой женщины порой раздается громче львиного рыка. Ты не из тех, кто пойдет на преступление ради славы или денег, это я уже понял. И единственный из моих людей, кто не оборачивается, заметив пару прекрасных глаз под вуалью, и не засматривается на открытые лица женщин Тихамы.
– Расскажу я вам или нет – это ничего не изменит.
– Даже если так – ты сможешь спокойно облегчить передо мной совесть, – заключил Юсуф, человек, привыкший подолгу торговаться. – И тогда, быть может, наконец обретешь покой. Чего бы ты ни совершил – время уже покрыло все толстым слоем песка. Кроме того, – он вытер правую руку о землю и рыгнул, – ты не можешь оставить меня, старика, в неведении. Ты никогда себе не простишь, если я умру, а ты так и не удовлетворишь моего любопытства.
Рашид молчал. Эту ночь и две следующие. Лишь на четвертую ночь пути, при свете другого костра, он заговорил.
– Меня назвали Рашидом ибн Фадх ибн Хусам аль-Дин, и я был воином племени аль-Шахинов, служил наемником у султана Ижара…
Как и Шахерезаде, ему понадобилось больше одной ночи, чтобы завершить рассказ. Пусть и не тысяча и одна.
13
Длинноногий подросток Джона Гарретт переминался с одной ноги на другую и прятал вздохи, стоя у письменного стола матери на втором этаже дома. Он ждал, пока Майя проверит тетрадь с домашним заданием и он сможет избавиться от душившей его униформы и глупого галстука, который он срывал, едва выскакивал за школьные ворота, и надеть длинную узкую рубаху из синего хлопка – она каждый раз вызывала у него приятный вздох, когда прикасалась к телу.
– Тарик! Тарик! – послышался пронзительный мальчишеский крик из оживленного переулка, врезался в гул голосов и стук колес и прорвался через двустворчатые двери балкона.
– Тарик! Ялла! – глухо крикнул второй голос, голос Аббаса, сына торговца овощами, – у него ломался голос.
Джона принялся дергать коленками и скорчил гримаску, вложив в нее все свое нетерпение. Мама всегда так дотошна насчет заданий! Она же знает, он и без лишних усилий принесет домой хорошие оценки! Джона рассмотрел родное лицо: под глазами появляются первые морщинки, отчасти из-за очков, в которых она с прошлой зимы садится за письменный стол.
Благодаря Майе учитель хотя бы перестал делать Джоне выговоры за непоседливость во время последнего урока.
– Мальчикам в этом возрасте нужно много двигаться, а вы предоставляете им недостаточно такой возможности между уроками! – напустилась на учителя Майя у двери класса и высокомерно удалилась в своем черном платье, крикнув на ходу: – Пойдем, Джона!..
– Отлично, – наконец одобрила Майя и протянула сыну тетрадь. Джона с облегчением выдохнул и понесся к себе, поменял тетрадь на кожаный мяч, который привез из Блэкхолла в летние каникулы, натянул сандалии и запрыгал вниз по лестнице.
– До вечера! – донесся до него прощальный крик матери.
– Ага, – воодушевленно отозвался он, в мыслях уже поглощенный игрой с друзьями. Клип-клап, клип-клап, клип-клап! – зашлепали его подошвы по лестнице. Бум! – спрыгнул Джона с последней ступени на плитку холла. Зажав мяч под мышкой, он распахнул дверь и бросился за порог. Но уткнулся в коричневый костюм. Мяч вылетел вон, но джентльмен успел поймать его и протянул Джоне. Джона остолбенел. Человек выглядел жутковато! Худое, угловатое лицо. Густые темные брови над мрачными маленькими глазами, а справа и слева от длинных черных усов – глубокие рубцы от явно тяжелых ран. Джону испугал и поразил незнакомец, и он не заметил, что тот тоже успел его рассмотреть: гладкие черные волосы ниспадают на плоский лоб, в мальчишеском лице почти не осталось женственности, но овал материнский, как и большие темные глаза. Нос тоже вылеплен верно, но губы полнее. Джона взял себя в руки, однако засомневался, следует ли благодарить незнакомца на арабском – или же на английском. Тот выглядел как местный, но костюм носил явно английский – и шляпу. Наконец Джона решился на невнятное бормотание, которое могло означать что угодно, вплоть до ругательства, на обоих языках.
– Тарик! Тарик! – позвали его друзья, подпрыгивая на месте. Джона рванулся убежать к ним, но человек крепко взял его за плечо.
– Мама дома? – спросил он на беглом арабском. Брови Джоны сдвинулись. Что этому мрачному субъекту нужно от его мамы? К ним часто приходили незнакомцы – путешественники, которым нужна помощь с переводом. Или те, кто прочел одну из книг Майи Гринвуд Гарретт, оказался в Каире и хотел получить автограф. Но этот посетитель от них явно отличался. Вспомнив слова тети Элизабет, что он единственный мужчина в доме, Джона попросил друзей подождать и вернулся к двери, закрыв человеку проход.
– Мама, – крикнул он, заглянув в дом, – здесь человек, хочет с тобой поговорить!
