Что со мной происходит? Может, я превращаюсь в паука?
Я понимаю, что создал мощного хранителя сновидений, только мне хочется называть его хранителем жизни. Его сеть поможет обнаружить воздействие негативных энергий и образов, заменив их позитивными, жизнеутверждающими влияниями и встречами.
Внутри паутины люди могут развиваться и делиться друг с другом своими представлениями о жизни, возможностями и способами их реализации.
Некоторые люди могут пробираться через клубки паутины, чтобы увидеть вещи, которые происходят на большом расстоянии.
* * *
Содержание этого сна взволновало меня, и я быстро поднялся с узкой кровати в своей крошечной комнатке в одном из отелей Копенгагена.
Паутина напоминает мне – как и весь сон в целом – о хранителях сновидений в рассказах коренных жителей Америки. По словам одного моего друга из племени онондага, исконные хранители сновидений представляли собой настоящую паутину. Их современные варианты являются всего лишь подделкой независимо от того, были ли они изготовлены в Китае или Аризоне. Считается, что их основная функция заключается в том, что они пропускают лишь хорошие сны, оберегая человека от кошмаров.
Однако паутина в моем сне в Копенгагене имеет гораздо большее значение. В ванной комнате я вспоминаю о том, что некоторые туземные народы практикуют специальную форму группового сновидения, которая включает в себя создание совместной энергетической паутины. На отдаленных островах (не могу вспомнить, где) люди из племени охотников-собирателей спят в больших домах. Перед сном они исполняют песню, которая помогает им всем вместе отправиться в мир сновидений. Во время сна они создают паутину, позволяющую им беспрепятственно попадать в любое нужное им место. Они передвигаются по ней подобно людям-паукам, выслеживая стадо животных или косяк рыбы или разведывая обстановку, чтобы заранее узнать о надвигающейся опасности.
«Ты запомнил свои сны?» – спрашивает меня моя знакомая Ванда Бурч за завтраком, который проходит в столовой гостиницы. Мы никогда не спрашиваем друг друга: «Снилось ли тебе что-нибудь?» Мы – сновидцы, и мы прекрасно знаем – и это мнение разделяют даже болваны из области когнитивной неврологии, часть которых будет присутствовать на нашей конференции – что почти каждый человек еженощно видит сны. Любой, кто утверждает, что ему ничего не снится, на самом деле говорит: «Я ничего не помню».
Я рассказываю ей свой сон о паутине, накладывая себе в тарелку сырную нарезку из буфета. В Дании любят подавать холодные закуски на завтрак. Я ничуть не возражаю, поскольку мое тело даже не помнит, в котором часу мы прибыли накануне вечером.
«Возможно, вам следует связаться со сценаристами „Человека-паука“? – насмешливо предлагает кто-то из участников конференции, услышав нашу беседу. – Ведь ему пока еще не удалось сделать такое».
«Как ты чувствовал себя после пробуждения?» – спрашивает Ванда.
«Полным сил и энергии. Почти на небесах».
«Может ли что-то подобное произойти в будущем?»
Я смотрю на нее с сомнением.
«Есть ли вероятность того, что ты сможешь создать такую паутину для других людей? Как ты назвал это, хранитель жизни?»
«Мне бы очень этого хотелось».
«Что тебе нужно понять?»
Она задавала вопросы, которые мы всегда задаем друг другу во время своих ежедневных рассказов об увиденных сновидениях.
Мне нужно было понять вот что: действительно ли я видел во сне способ вернуться к древнему искусству сновидения? Могу ли я найти в своем сне ключ к обретению того, что нам так необходимо?
Мы быстро идем по эспланаде под летним дождем. Вокруг нас повсюду, точно гигантские грибы, появляются зонтики. Вода стекает у меня по шее вниз под воротник рубашки. На лодочной стоянке мы садимся в желтый речной трамвай и пересекаем канал в направлении района Холмен, где в здании школы архитекторов проходит конференция Международной ассоциации по изучению сновидений (МАИС). Это замечательная и уникальная организация, собравшая под своим началом крупнейших мировых экспертов и поклонников сновидений самых разных специальностей от психиатров до кинорежиссеров.
Среди присутствующих находятся как нейробиологи, которые описывают сновидения как «расстройство сознания», так и антропологи, жившие вместе с племенными народами, умеющими охотиться и общаться с духами и богами во сне. Патрисия Гарфилд делает доклад о сновидениях Ганса Христиана Андерсена, недавно переведенных со старого датского языка, а также о том, каким образом мы можем внести позитивные изменения в его нелегкую жизнь, придумав и написав счастливое окончание тех сновидений, которые внушали ему наибольшую тревогу.
Основным докладчиком в это промозглое утро является финский профессор психологии Антти Ревонсуо. Его белые волосы блестят, как прижавшиеся друг к другу сосульки. У его доклада весьма претенциозное название – «В поиске единой науки сновидения и сознания» – а также весьма многообещающие графические данные.
Одно движение мышки, и на огромном экране появляется изображение двух приятных молодых людей, дремлющих рядом на кровати под покровом балдахина. Один из них сжимает в руках мак; другой положил недалеко от себя лиру. Они похожи на юношей, которые отсыпаются после веселого кутежа, какие устраивались в старые времена. Этот стиль невозможно не узнать. Вероятно, это полотно создал Дж. У. Ватерхаус, один из величайших сновидцев и художник школы прерафаэлитов, который прославился своими изображениями русалок и нимф. Эта картина называется «Сон и его сводный брат смерть». Ее название обусловлено классическим представлением о непосредственной близости между сном и смертью, потому что в обоих состояниях мы покидаем тело и отправляемся в путешествие по иным мирам, включая те, где умершие возрождаются к жизни.
Мое внимание привлекает туманный фон картины. Позади поникших эфебов и дымящейся жаровни виден портик с колоннами в коринфском стиле и расплывчатые тени в нависающей мгле. Я представляю себе, что наклоняюсь вперед и прохожу через эти ворота.
Профессор Ревонсуо возвращает меня обратно на землю. У него очень богатые познания в области символики сновидений для ученого-мыслителя – подобные представители науки очень часто пренебрегают внутренним содержанием снов – но сейчас он не собирается рассказывать о путешествиях в мир мертвых. Мне нравится рациональность его выводов. Он говорит нам, что во сне наблюдается процесс «воспроизведения нашей реальности». Я задаю себе вопрос, станет ли он сравнивать эту особенность спящего сознания с компьютерными ролевыми играми, например с игрой «Вторая жизнь». Но он говорит совершенно о другом. Его прежде всего интересует эволюция, а не развлечения.
Ревонсуо выдвигает очень смелый тезис: сновидение является важнейшей частью эволюции человечества – возможно, главным условием его выживания – потому что в «моделируемом мире» пространства сновидений мы учимся «моделировать опасность». Так происходит начиная с эры плейстоцена, и именно это помогло людям преодолеть всевозможные трудности, когда мы были еще всего лишь «двуногими гоминидами» и выступали в роли завтрака для гораздо более сильных и ловких хищников. Моделирование опасности имеет два аспекта. Оно развивает нашу способность определять источник опасности, а также усиливает наше умение быстро и эффективно реагировать на ее появление. Ревонсуо полагает, что все мы занимаемся моделированием опасности каждую ночь внутри своего пространства сновидений. Это происходит, даже если мы не запоминаем свои сны. По его мнению, в действительности совершенно не важно, помним ли мы содержание своих снов. Важна та практика, которую мы получаем на протяжении каждой ночи. Мы извлекаем из нее пользу, даже если не можем вспомнить о том, чем занимались во время сна.
