— Это всего-навсего сон, любимая, — прошептал Эштон. — Я вовсе не собираюсь умереть и оставить тебя ему.
Вновь воцарилось молчание, и он повернул ее к себе, чтобы увидеть ее лицо. Почему-то ему казалось, что ей не по себе. В сердце его шевельнулся страх.
— С тобой все в порядке?
Ленора уже открыла рот, чтобы сказать, что у него нет причин тревожиться из-за нее, но передумала. Она покачала головой, чувствуя, как слезы хлынули по щекам, отвела его руки и побрела по тонкой полоске песка. Ленора скорее почувствовала, чем услышала, что он бросился за ней. Да и как бы она не заметила его, когда каждая клеточка ее тела трепетала в его присутствии.
— Вы что-то сегодня печальны, мадам, — уверенно произнес он. — Скажи же мне, что случилось.
Ленора, забыв о слезах, которые текли и текли у нее по щекам, повернулась и с какой-то щемящей безысходностью негромко произнесла, глядя в сторону:
— Я…я беременна.
Эштон замер. Огромная, головокружительная радость охватила его. Он уже протянул к ней руки, но вдруг резко остановился. А он-то тут при чем? Она стояла перед ним, такая холодная, неприступная, казалось. Ей было неприятно даже говорить об этом. Он стал вплотную, почти касаясь ее, волнение охватило его с такой силой, что затряслись руки. — прошло немало времени, пока с губ его сорвалось одно — единственное слово:
— От кого ребенок?
Она отшатнулась, как от удара. Как он мог?! Слезы хлынули новым потоком, ей пришлось вытереть их, прежде чем она нашла в себе силы ответить.
— Мы с Малькольмом ни разу не были близки.
Эштон заботливо прижал ее к себе, одна рука ласкала ее грудь, другая легла на живот. Сквозь тонкий хлопок рубашки он чувствовал, какой он плоский и упругий, и изумлялся великому дару судьбы — не пройдет и года и новый человек придет в этот мир. Голова его склонилась, он осторожно прихватил губами ее ухо.
— А теперь ты вернешься со мной?
У нее перехватило дыхание, из груди вырвался не то вздох, не то сдавленный стон.
— Ребенок ничего не решает, Эштон. Я не могу вернуться, пока не узнаю, кто я есть на самом деле. Мне еще многое предстоит вспомнить. Пойми, ну как я могу принять тебя, как законного мужа, если то и дело вижу, как веселятся гости на нашей с Малькольмом свадьбе?!
— Но ведь это всего лишь видения, милая, а не реальность! Откуда ты знаешь, что так и было на самом деле?
У нее вырвался прерывистый вздох.
— Но Малькольм рассказывает то же самое слово в слово. Не мог же он узнать, что мне привиделось?
Внезапно голос Эштона стал хриплым. В нем звучал гнев.
— Надеюсь, ты не думаешь, что я буду спокойно стоять в стороне, пока другой заберет и тебя и моего ребенка?!
— Дай мне еще немного времени, Эштон! — взмолилась она, мягко коснувшись руки, которая с силой прижимала ее к себе. — Этот дом хранит столько тайн. Если мы уедем, может случиться так, что я так никогда и не узнаю, кто же я такая!
— Тогда позволь мне вмешаться — и я позабочусь, чтобы Малькольм убрался отсюда! — предложил Эштон. — Я не могу быть спокоен, зная, что рядом с тобой этот человек. Стоит ему потерять голову, и он тебя не пощадит. И отец не сможет тебя защитить.
— Я знаю. Обещаю тебя, я буду очень осторожна. Но ведь Малькольм тоже часть моей прошлой жизни!
— А как же я?
Не сводя глаз с чернеющего неба на горизонте, Ленора уронила голову ему на плечо.
— Не знаю, Эштон. Надеюсь… — Губы ее задрожали и в глазах опять появились слезы. — Ради ребенка я надеюсь, что ты — не только мое настоящее, а гораздо больше. Знаешь, я ложусь в постель, тушу свет, а потом лежу без сна — вспоминаю, как это было с тобой. Мне кажется, что ты опять погружаешься в меня, а твои руки ласкают мое тело и мне становится так больно…
— Да, мадам. Уж мне-то хорошо знакомо, какую боль доставляет неутоленное желание!
— Но мне нужна уверенность, — Она бросила тревожный взгляд в сторону дорожки, услышав, как вдалеке стук копыт и скрип колес приближающегося экипажа.
— Малькольм возвращается. Мне нужно бежать.
Эштон прижал ее к себе.
— Неужели ты не поцелуешь меня на прощанье?
У нее вырвался прерывистый вздох, она почувствовала, как его напряженная плоть тяжело вжимается в ее тело.
— Ты, наверное, думаешь, что хочешь меня куда сильнее, чем я тебя.
Наконец Эштон неохотно отпустил ее, следуя за ней взглядом, пока фигурка Лирин не растворилась во мраке ночи. Он опять остался один, чувствуя тоску и отчаяние, словно что-то страшно важное ушло из его жизни. Луна висела над ним, будто тусклый фонарь. Темные облака, предвещая дождь, заволокли небо. Начинался прилив, и волны с тихим шорохом облизывали песчаный берег, стирая все следы их встречи.
Глава 14
Вечер выдался тихим, но Леноре не было покоя. Хоть Эштон и говорил, что будет поблизости, все равно она чувствовала себя страшно одинокой. Ей хотелось, чтобы он был рядом, и он бы пришел, она ничуть не сомневалась в этом, стоит ей только уступить зову своего сердца и позвать его. Да и малыш, который рос в ее теле, все больше заявлял о себе. Как она мечтала, что поговорит о нем с кем-то, кому есть до них дело, кто будет любить и заботиться о них обоих. Но Ленора боялась — позвать Эштона было бы безумием. Возле дома была охрана, им было приказано стрелять при его появлении. Хотя порой она и подозревала, что Эштон вполне в силах справиться и с этим.
Роберт уехал по делам в Новый Орлеан, объявив, что вернется не раньше, чем через несколько дней. Малькольм оставался в Билокси, но сейчас укатил в город, как всегда не удосужившись сообщить, когда вернется. Хотя это вошло в у него привычку — уходить и появляться без предупреждения, но во всем остальном по отношению к ней он старался проявлять чрезвычайную заботу — по всей вероятности, опасался, что она уйдет к другому.
Приглашение на вечер на борту «Речной ведьмы» было получено. К ее величайшему изумлению Малькольм с радостью согласился. Он даже посоветовал ей по этому случаю обзавестись новым туалетом, рассчитывая поразить красавицей-женой всех этих чванливых богачей из Миссисипи. Конечно, ради такого случая, ей не было смысла самой ехать в Билокси, Малькольм пообещал сам привезти портниху. Предполагалось, что на вечер съедутся все местные сливки общества и Малькольм из кожи вон лез, чтобы не показаться скрягой в глазах остальных гостей, тем более, что многие из них, как он подозревал, водили дружбу с этим мерзавцем Уингейтом.
Ленора тоскливо слонялась из угла в угол по опустевшему дому, не зная, чем же заняться, а главное — как отвлечься от этих мыслей, что сводили ее с ума. Малькольм равнодушно посоветовал ей поискать иголку и заняться шитьем или каким-то другим женским рукодельем. Но перспектива терпеливо делать стежок за стежком, сидя в гостиной, не слишком ее привлекала, хотя она и любила порой посидеть там с книжкой. Ей посчастливилось отыскать сборник пьес, который отец еще утром забыл в столовой, но книжка оказалась старой и потрепанной, будто ее читали и перечитывали, и Ленора, открывая ее, едва дышала. На обороте титула она обнаружила какие-то каракули и долго вглядывалась в них, пока не поняла, что это просто подпись. Но имя было ей абсолютно незнакомо. Она в жизни не слышала о Эдуарде Гэйтлинге, хотя в ее памяти порой всплывали чьи-то имена. Вполне возможно, это был один из них, а может, просто какой-то провинциальный актер, оставивший любителю Шекспира свой автограф на память.
