Бювуар сел на стул и начал аккуратно разглаживать скомканный листок, пока он снова не стал более-менее похожим на письмо. Оно было написано на прекрасном французском, четким, старомодным почерком Эмили Лонгпре. В нем она объясняла все. Эм писала о том, как Кри напомнила ей сына, Дэвида. Когда дело касалось музыки, она была такая же талантливая, такая же радостная и дарящая радость. Как они услышали брань и оскорбления, которыми Сиси осыпала Кри после рождественской службы в церкви, и поняли, что у них нет выбора. Они должны были убить Сиси, чтобы спасти Кри.
— Это многое объясняет, — сказал Бювуар, закончив читать письмо. — И сложность преступления, и то, почему Кей утверждала, что она ничего не видела. Теперь все сходится. Чтобы исполнить задуманное, они должны были действовать втроем. Ниацин был в травяном чае Матушки, Эмили контролировала ход игры, дожидаясь момента, когда все будут шуметь и смотреть на Матушку, и никто не обратит внимания на то, что происходит с Сиси. Кей облокотилась на стул, перекосив его. Они знали, что Сиси обязательно захочет поправить любой неровно стоящий предмет. — Бювуар постучал пальцем по лежащему на коленях письму. — Мадам Лонгпре просит вас позволить им умереть. И вы собирались выполнить ее просьбу.
Из Бювуара был никудышный дипломат, но все же он, как мог, пытался смягчить резкость своих слов.
Гамаш вышел из палаты в людный вестибюль, по которому деловито сновали врачи и медсестры. Отделение скорой помощи было забито жертвами автомобильных аварий, лыжниками с переломами костей, пациентами с переохлаждениями и обморожениями. Гамаш с Бювуаром нашли пару свободных стульев и сели.
— Ты прав, я собирался позволить им умереть. — Гамаш не мог поверить, что он произнес эти слова. — Вчера я пришел к выводу, что убить Сиси могли только они. Письмо Эм лишь подтвердило мою догадку. Но когда я смотрел на них, погибающих посреди замерзшего озера, то подумал о том, как раньше, когда племени угрожал голод, старейшины эскимосов добровольно шли на смерть в ледяной воде, чтобы спасти своих соплеменников. Они жертвовали жизнями во имя того, чтобы другие могли жить. И я вспомнил о сапогах Сиси.
— На ней были муклуки. Эскимосские сапоги. Надеюсь, вы не хотите сказать, что в этом деле замешан какой-то эскимос? — Бювуар уже ничему не удивлялся.
— Нет! — Гамаш невольно улыбнулся.
— Это хорошо. Значит, у нас только трое подозреваемых. А то я уже боялся, что замешана вся деревня.
По коридору к ним направлялся молодой врач.
— Старший инспектор Гамаш? — спросил он, вытирая руки. — Я только что от мадам Мейер. Похоже, что она будет жить. Эта дама только с виду рыхлая, а на самом деле она крепкий орешек. Конечно, есть обморожения, да и небольшое переохлаждение тоже присутствует. Самое интересное, что снег фактически спас им жизнь. Он накрыл их, как одеяло, и создал своего рода теплоизолирующий слой. Вот только третья женщина! Кажется, Эмили Лонгпре? — Гамаш прикрыл глаза, но почти сразу же снова их открыл и посмотрел на врача. — Боюсь, что она умерла.
Гамаш знал это. Когда там, на озере, он взял ее на руки, она почти ничего не весила. Ему казалось, что если он будет держать ее недостаточно крепко, то она просто улетит, как перышко, подхваченное порывом ветра. Гамаш прижимал ее к себе и горячо молился, чтобы часть его жизненной силы перетекла в нее. Но трещина в сосуде оказалась слишком глубокой.
Теперь Эмили свернулась в надежных объятиях Гаса. Ей тепло и хорошо, и она со счастливой улыбкой слушает скрипичный концерт Чайковского ре мажор. Эм была дома.
— Мадам Мейер в сознании. Может быть, вы хотите поговорить с ней? — поинтересовался врач.
— Очень хочу, — ответил Гамаш и направился по коридору следом за молодым человеком.
— Есть еще кое-что… — сказал врач, когда они уже подходили к дверям палаты. — С тех пор как мадам Мейер пришла в сознание, она все время повторяет одно и то же. Может быть, вы сможете объяснить нам, что это значит?
— Намасте, — фыркнул Бювуар. — Это значит, что Бог во мне приветствует Бога в вас. — Поймав на себе удивленный взгляд Гамаша, он добавил: — Я посмотрел в словаре.
— Нет, — возразил молодой врач, открывая дверь в палату. — Она говорит не это. Я знаю, что такое «Намасте».
Перед тем как зайти внутрь, Гамаш повернулся к Бювуару:
— Эскимосские сапоги Сиси. Эмили Лонгпре не упоминает о них в своем письме. Она вообще о них не знала, пока я не рассказал, но даже после этого она не поняла, какую роль они сыграли в убийстве. — С этими словами Гамаш скрылся в палате Беатрис Мейер.
Озадаченный Бювуар остался стоять на пороге. Что шеф хотел этим сказать?
А потом его осенило. Подобно эскимосским старейшинам, Три Грации собирались пожертвовать собой, чтобы кого-то спасти. Чтобы спасти настоящего убийцу.
Они не убивали Сиси: Это сделал кто-то другой.
Из палаты до него донесся голос Беатрис Мейер:
— К черту Папу!
И снова Бювуар остановил машину у этого дома. Ее занесло, когда он нажал на тормоза, как будто ей тоже не особенно хотелось здесь останавливаться.
Бывший дом Хедли тонул в почти полной темноте. На нерасчищенной дорожке не было ничьих следов. Судя по всему, в течение целого дня сюда никто не приходил, да и сами обитатели дома его не покидали.
— Может быть, стоит вызвать подкрепление?
— Не нужно. Я думаю, он не удивится нашему приезду. Возможно, даже испытает облегчение.
— Я до сих пор никак не могу понять, почему Сиси вышла за него замуж, — пробормотал Бювуар, глядя на закрытую дверь.
— Из-за его имени, — сказал Гамаш, направляясь к двери. — Ответ мне подсказала Николь.
— А она как до этого додумалась?
— Собственно говоря, она ни до чего не додумывалась. Но она сказала мне, что отправилась в горящий дом спасать Саула Петрова из-за его имени. Саул. У нее был дядя по имени Саул, и в их семье существует нечто вроде коллективного чувства вины за гибель их родственников в Чехословакии. Среди них был и дядя Саул. Она действовала на уровне инстинктов. У этого поступка нет рационального объяснения.
— У всех поступков Николь нет рационального объяснения. Они абсолютно бессмысленны.
Гамаш остановился и обернулся в Бювуару.
— Все имеет смысл. Не нужно недооценивать ее, Жан Ги. — Он немного помолчал, пристально глядя в глаза своего помощника, после чего заговорил снова: — А на примере этого дела мы убедились, что силу убеждений и силу слова тоже нельзя недооценивать. Сиси де Пуатье вышла замуж за единственного мужчину, который ей подходил. За другую царственную особу. Любимым сыном Элеоноры Аквитанской был Ричард Coeur de Lion. Ричард Львиное Сердце. Ричард Лайон[82].
— То есть ее привлекал не сам человек, а его имя?
