Она вспоминает предупреждение Генриха, что он не пустит ее обратно, и велит отправить посланника. Сказать Генриху, что она в опасности и вынуждена вернуться.
Эбуло с перевязанной головой настаивает, чтобы послали его. Элеонора упирается. Его узнают и убьют. Но ему известен скрытый проход, говорит он, и можно будет доплыть до берега незамеченным. Через мгновение он бросается в воду, толпа не заметила произведенной им легкой ряби на поверхности и его появления в кустах на берегу.
Элеонора в ожидании сидит в лодке посреди реки и размышляет о злобных лицах. О ненависти в их глазах. О нападениях на нее и яростных криках, об обвинениях в соблазнении короля своими «женскими хитростями», что бы это ни было. Неужели это те самые люди, чье королевство она так старалась увеличить?
Из воды выныривает Эбуло и залезает в лодку. Его повязка побурела от грязной воды и покраснела от крови.
– Король, – задыхается он, – сказал «нет».
– Нет? – хмурится Элеонора.
– Вы не можете вернуться в Тауэр. Он запер вход.
Она сжимает губы, чтобы не закричать от ужаса.
Значит, он обрекает ее на смерть в руках черни. Нет, не может быть. Генрих любит ее. Он вспылил, вот и все.
– Подождем, – говорит она, – и обратимся снова.
Крики стихают. Толпа на мосту расходится. Какой-то человек в коричневом камзоле машет руками в красных рукавах.
– Моя госпожа, можете причалить к берегу, – зовет он. – Я гарантирую вам безопасность.
Она узнает Томаса Фитц-Томаса, нового мэра Лондона, чье избрание они с Генрихом праздновали несколько недель назад.
Рыцари плотно выстроились на берегу, образовав ограду своей броней, за которую горожане не могут проникнуть. Якорь поднят, лодка плывет к берегу. Эбуло снимает королеву с борта и переносит по грязи на травянистый холмик, где, маша руками, стоит розовощекий мэр.
– Примите мои глубочайшие извинения, – говорит он. – Как можно так обращаться с королевой!
Он пригнал ей карету. Элеонора забирается внутрь. Он влезает следом – к ее неудовольствию, потому что она дрожит от страха и не хочет, чтобы кто-то это видел.
– Я бы предложил вам убежище у меня дома, если бы он не был слишком скромен для вас. У меня всего четыре комнаты и пятеро детей.
Элеонора закрывает глаза, скрывая слезы. До чего она дошла – просить приюта в доме горожанина? Снаружи опять поднимаются крики. Что-то ударяет в дверь кареты, слышится вопль. Элеонора сползает с подушки и видит, как Эбуло вонзает меч в чье-то тело. Другого языка эти люди не понимают, думает она.
Маргарита
Та же мелодия
Прованс, 1265 год
Возраст – 45 лет
Вот что означает смерть: она лишает нас чувств. Маргарита не может смотреть на красные глаза матери, ее посиневшие губы, разинутый рот, ее так одрябшую плоть, что лицо, кажется, вот-вот соскользнет вниз. Беатриса Савойская, графиня Прованская, была знаменита своим изяществом и красотой. Она бы не хотела, чтобы ее видели такой, даже дочери.
Но вот она лежит, зажав в зубах последний вздох, и жизнь сочится из нее, слишком слабой, чтобы сесть, но не такой уж бессильной, чтобы не сжать Маргаритину руку, словно из страха упасть. Рядом плачет Беатриса – полная угрызений совести, как представляется Маргарите, за всю ту боль, что они с Карлом причинили маме, – а Элеонора суетится, взбивает подушки, вытирает больной пот со лба, велит заменить увядшие цветы на столике у постели свежими. А Маргарита может лишь держать мамину руку, вдыхать через полуоткрытые губы застоявшийся воздух и смотреть в полные отчаяния глаза с утешающей улыбкой, за которой, она надеется, не видно ее отвращения.
Мамины яркие темные очи потускнели. Медленная удавка смерти погасила огонь, оставив тление. Марга-рита вспоминает мамин смех – раскатистый, как у муж-чины, – и видит, как она широко шагает, приподняв юбку, по прованским холмам с ястребом на руке, и ее сокольничему приходится бежать трусцой, чтобы не отстать. Она закрывает глаза.
Вдох – хрип, кашель – выдох.
– Мои мальчики. – Так она ласково называла их в детстве. – Но где же Санча? – Долгий хрип в груди, приступ кашля. Потом долгий выдох. – Ах да, я скоро ее увижу.
– Не сдавайся, мама, – уговаривает Маргарита. Она ощущает себя мягкой и безвольной, как будто ее хребет растаял. Не отпуская маминой руки, она садится на постель.
– А ты уступи, – говорит мама. – Прекрати эту борьбу. Беатриса твоя сестра.
Маргарита снова закрывает глаза. Следовало ожидать, что мама начнет про это. Она непреклонна, когда чего-то хочет.
– Думаю, сейчас не время… – начинает Элеонора.
– Другого времени не будет! – отрезает мама и снова заходится кашлем.
К ней спешит лекарь, его редкие волосы взлохма-чены.
– Я просил не волновать ее.
– Они меня не волнуют, – лает мама. – Они мне надоели до смерти.
Он снова исчезает.
– Ты всегда любила все волнующее, – говорит Элеонора.
Это правда. Когда они были детьми, мама устраивала охоту и возглавляла преследование зверя – мчалась за гончими, перепрыгивая поваленные деревья и поднимая брызги в ручьях, и при этом непрестанно крича. Она выдала дочерей за самых богатых и могущественных людей, каких могла найти, и потом провела жизнь, переезжая от двора ко двору, чтобы вдохновлять и поощрять их на все более великие подвиги. Это она подбила жителей Марселя восстать против угнетения Карлом и продолжала бороться за свои права в Провансе, пока возраст не лишил ее сил и здоровья.
– За это не стоит биться, Марго. Вы – сестры.
Маргарита не станет спорить с умирающей женщиной. Но мама не оставляет эту тему:
– Вы должны воссоединиться. Должны помогать друг другу. Как принято у мужчин. Подумайте, что вы могли бы сделать для Санчи. Бедная Санча!
Элеонора краснеет и закусывает нижнюю губу. Она бы сказала, что была тогда заключена в лондонском Тауэре и не могла приехать к Санче. Она бы сказала, что Ричард ничего об умирающей сестре ей не сообщил. У Маргариты есть собственные оправдания: траур по умершему сыну, государственные дела, поскольку Людовик окончательно потерял интерес к этому миру, борьба на стороне Элеоноры за английскую корону, попытки Карла настроить против нее Филипа – ее сына и наследника трона.
У Беатрисы же достаточно оправданий и ни капли угрызений совести.
– Конечно, я не виновата в смерти Санчи, – говорит она. – Я подавляла восстание в Марселе, как ты, должно быть, знаешь. И, – мимолетная улыбка, – готовилась к Сицилии.
– Сицилии? – удивляется Элеонора.
– Карлу предложили сицилийскую корону.
– И вы собираетесь ее принять? После всех моих хлопот за Эдмунда?
