даже смотреть запрещено. Это означает, что, если кто-то осмеливается переступить границы, он получает урок, чтобы ошибка не повторилась. Другого варианта нет. – Его глаза вспыхивают яростью. – Я сказал тебе это с самого начала. Я предупреждал тебя, что так будет.
Мне становится не по себе, и я говорю осторожно:
– У меня никогда ничего не было для себя, ничего своего. Ты был единственным, что принадлежало только мне. Мой отец… – У меня ноет в груди. – Райо Ревено всегда контролировал все стороны моей жизни.
Он усмехается, а я хмурюсь.
– Это правда, Бастиан. Ты – единственное, что я выбрала сама.
– Но выбрала ли ты меня? – выпаливает он в ответ. – Выбрала ли ты меня так же, как я тебя? Искренне и безоговорочно? – Рука скользит по моему горлу, когда он шепчет: – С полной отдачей? – В его тоне слышится нотка, от которой меня бросает в дрожь. – Я предупреждал тебя, богатая девочка. Я сказал тебе, что ты моя, и сказал, что это значит. Все должны были это знать, и все должны были понять.
Беспокойство холодком ползет по моей спине.
– Понять что?
– Что случается с людьми, которые осмеливаются посягать на то, что принадлежит мне.
Мы смотрим друг на друга долгую минуту. Смысл его слов до меня не совсем доходит, но потом я слышу, как звонит мой телефон, и реальность возвращается.
– О боже…
Оглядываюсь по сторонам в поисках источника звука, и паника комом встает у меня в горле.
Пожалуйста, хорошие новости, пожалуйста, хорошие новости…
Телефон звонит снова, и Бастиан достает его из кармана.
На экране светится имя моей сестры, и у меня перехватывает дыхание, потому что я вспоминаю звонок, сделанный в день смерти нашей матери. Моя близняшка, с которой мы были разлучены впервые в жизни, позвонила, чтобы сказать мне об этом и что она была совсем одна, когда обнаружила тело.
Глаза начинает щипать, но Бастиан не отдает телефон.
– Мне нужно ответить… Это может быть что-то насчет того, что произошло…
– Не насчет этого, – обрывает он меня.
Мой рот открывается, но быстро захлопывается.
– Откуда ты знаешь, что я имела в виду?
– Отгадай.
Я напрягаюсь, и его слова, сказанные несколько мгновений назад, возвращаются ко мне.
Он сказал, что «все должны были это знать и все должны были понять»…
Должны были. В прошедшем времени.
Нет. Нет…
Он бы не смог… правда?
Мой взгляд падает на новые ботинки и джинсы, на часы с бриллиантами у него на запястье, и в ушах бешено стучит. В ужасе смотрю на него, но выражение его лица остается таким же непроницаемым, как и всегда.
– Бастиан… что ты сделал?
Его взгляд становится жестче, и я пытаюсь заглянуть в его разбитую душу, ту, что пытается говорить с моей.
Когда мой телефон снова звонит, он держит его между нами, и включает громкую связь.
Я не могу выдавить ни слова, но мне и не нужно.
– Милая, – слышу тихий голос отца.
Мои колени дрожат. Глаза Бастиана не отрываются от моих, пальцы побелели от того, как сильно он сжимает телефон.
– Папа? – выдыхаю я.
– Ты в порядке, дочка? – в его голосе слышатся нежные нотки.
Я киваю, забыв, что он меня не видит, потом быстро сглатываю и отвечаю хриплым голосом:
– Да, в порядке. А ты? – Я могу говорить лишь шепотом и на мгновение задаюсь вопросом, слышит ли он меня. Не знаю, почему я боюсь ответа; глядя в глаза Бастиана, я не уверена, что с отцом все хорошо.
– Роклин, мне нужно, чтобы ты сказала мне, где ты сейчас и с кем.
Губы Бастиана сжимаются в твердую линию, но он ничего не требует и не обрывает звонок, даже когда мой отец добавляет:
– Ты не в безопасности, дочка. Скажи мне, с кем ты.
Мой рот открывается, но я молчу. С одной стороны, я хочу честно ответить – хотя бы потому что он мой отец и он попросил. Я всегда делаю то, что он говорит. Мне приходится.
С другой…
– Роклин, – на этот раз мое имя звучит как требование, и губы Бастиана слегка изгибаются.
Не знаю, что происходит, но я немного успокаиваюсь, потому что слышу голос отца. Он позвонил мне сам, с телефона Бостон, и то, что он говорит, вовсе не похоже на контролируемую кем-то уловку, чтобы добраться до меня. Отец под угрозой четвертования не пошел бы на это. Кровь превыше всего. Семья – это все.
Но с некоторых пор все изменилось, и, когда отец в очередной раз требует ответа, я даю ему единственно возможный:
– Я с Бастианом.
– Где вы? – рычит он.
– Не важно.
– Ты понятия не имеешь, что натворил этот парень. Не будь дурой.
Бастиан внимательно наблюдает за мной, когда я подхожу ближе к нему. Мне не нужно говорить громко, чтобы отец отчетливо слышал каждое слово. Смотрю в любимые голубые глаза и говорю:
– Я была дурой, когда отказала ему, и с тех пор пыталась его вернуть, но ты это знаешь. А ты делал все, чтобы нас растащить.
– Твоя безопасность была под угрозой. Я защищал тебя от врага, которым, как я теперь знаю, все это время он и был. Роклин…
– Он не враг.
– Он преследовал тебя месяцами!
Он преследовал?
Я слегка хмурюсь. Слова отца дергают за какие-то нити в моей груди.
Конечно, он меня преследовал, конечно.
Потому что не мог иначе.
Я принадлежу ему. Я разозлила, прогнала его, и его нежелание идти на контакт было моим наказанием, но он не бросил меня.
Он бы никогда не ушел навсегда…
– Нет, – шепчу я, и волна слез в который уже раз застилает глаза. – Нет, он не преследовал меня. Он присматривал за мной. Он защищал меня.
– На всякий случай, – говорит отец.
На всякий случай? Внезапно мелочи начинают обретать смысл. Бастиан делал все что мог, чтобы помочь мне быть в безопасности, чтобы… Чтобы защитить меня от отца.
– Роклин…
Я слегка качаю головой, и Бастиан нажимает на отбой. Он все еще держит телефон между нами, и наши взгляды прикованы друг к другу. Моя ладонь прижимается к его груди, и я чувствую, как сильно бьется его сердце.
Он поднимает руку, кладет на мой затылок и тянет меня к себе. Его лоб встречается с моим, и он знакомым жестом перекидывает мои волосы через плечо.
Я закрываю глаза и вдыхаю его запах. Месяцы… Я прожила без него несколько месяцев. Как я выжила?
Он запускает руку в свой карман, затем что-то мягкое и бархатистое
