изготовился к прыжку через Хафель. Зубья моих армий втыкаются в Берлин всё глубже и глубже. Пока Яшка с Борькой занимаются своей привычной работой, любуюсь повергаемой вражеской столицей.
В районе Моабита один за другим взмывают свечками в воздух и тут же уходят в «петлю» пешки. Парни отрабатывают бомбометание с кабрирования. Моабит бомбится вторые сутки без перерыва на приём пищи и сон. Ночью им не дают спать стаи У-2.
Это тоже средство давления на психику. Сознательно опускаю берлинцев в режим непрерывного кошмара. Они должны запомнить надолго вперёд. Хотя бы на пять-щесть поколений. Мне даже интересно, смогли бы сами выдержать такое. Кто-то точно не вынес бы.
Пару дней назад. Расположение одной из частей, выведенных с передовой на пополнение.
— Назовём его Иван Иванычем, — со смехом смотрю на чучело, полностью изображающее доблестного бойца Красной Армии.
Моя свита и бойцы всех рангов вокруг охотно поддерживают меня дружным хохотом. Не слышу в нём никакого подобострастия. Весь личный состав, от рядовых до генералов, находится в постоянной эйфории. Готовы ржать по любому поводу, даже по команде. Причём совершенно искренне.
— Саша, запиши его фамилию и проследи, — после команды адъютанту смотрю на комполка. — А вы, товарищ подполковник, представьте сержанта к званию старшины и к ордену Красной Звезды.
Так что очень скоро сержант Верещагин станет орденоносным старшиной.
Надо поощрять настолько замечательные инициативы. Мой Богданов тут же принимается за работу. Бойцы подробно рассказывают, как изготовили чучело, кинооператоры снимают на плёнку. Я планирую обязать все штурмовые группы иметь в своём составе «Иван Иваныча». Незаменимая вещь в бою. Высовывается такой «Иваныч» из окна, в него стреляют, наблюдатели засекают место выстрела, снайперы отрабатывают цель. При зачистке зданий очень удобно. Сначала «Иваныч» проверяет, есть ли кто в помещении. Если получает пулю, туда летят гранаты. Как бы ещё танк такой сделать?
Была идея и с танком. Трофейным «Тигром». Прицепить спереди бульдозерный нож, сверху жестяную крышу от бросков гранат и вперёд. Груда сгребаемого мусора впереди, включая противотанковые надолбы, играет роль щита от лобовых выстрелов. Но «изобретатели» не продумали защиту от флангового артиллерийского огня. А с борта даже «Тигр» пробить не проблема. Мы всё-таки попробовали. Неожиданно для меня «Тигр» прополз по улице Ландсбергер (восточная часть Берлина) целых полтора километра, пока его не остановили выстрелом в борт.
Всё равно запретил с этим баловаться. Теперь немцам знаком этот трюк, в следующий раз через триста метров остановят. А трофейных «Тигров» на ходу у нас мало. Только два осталось. И за каждый целый «Тигр» «уплачено» полновесной Звездой Героя.
Любуюсь разделываемым моими войсками Берлином дальше. Злые стайки истребителей и штурмовиков всех мастей кружат над городом, сшибая зенитные огневые точки.
— Блядский высер, ш-шайсе вандерблятт… — тихонько матерюсь сквозь зубы.
По характерному стилю и наличию прикрытия догадываюсь, кто летает в районе Штеглица. Хорошо, что хоть на Яке, а не на Аэрокобре, так любимой Василием. Паршивец неугомонный! К подвигам так и продолжает тянуться, а я волнуйся за него. Мне уже страшно не только потому, что он — сын Сталина, но ещё и вложенных усилий жалко. Пропадёт ведь всё! Ладно, не буду каркать, тьфу-тьфу-тьфу!
12 апреля, воскресенье, время 17:20.
Авиабаза 201 ИАП, восточнее городка Нейенхаген.
Здесь решил приземлиться. Мне кое-что сказать надо кое-кому.
Как всегда после долгих полётов с удовольствием проминаюсь ходьбой. До штаба чуть ли не километр надо идти, что просто здорово. Кому приходилось много часов подряд провести в машине, автобусе или самолёте, тот меня с полуслова поймёт. До самого штаба со мной только Саша, остальные благоразумно следуют дальше в столовую. Лётчиков кормят как бы ни лучше генералов.
Вот он! Прибежал на ловца! Резко останавливаюсь.
Из штаба вываливается пара молодых и бравых. Тот, что слева вроде Анохин, главный ангел-хранитель нашего советского принца. Кстати, сразу после войны и окончания его постоянного задания надо его как следует отметить. И повышением звания и хорошим орденом. Тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить!
— Привет, привет… — отвечаю на козыряние, — а ну-ка, отойдём в сторонку.
Что-то Вася глядит на меня совершенно безмятежно.
— Васенька, я тебе что говорил? — начинаю вопрошать невыносимо сладким голосом. — Какого хера я вижу тебя над Штеглицем? Ладно, ещё на Яке, а не на американке.
— Я там не летал… — тут Вася отводит глаза в сторону, — ну, сегодня…
Не понял. А кого я видел?
— А, товарищ маршал, это Анохин меня изображал. На Аэрокобру я его не пускаю, не хочу им так рисковать, а на Яке в самый раз, — Василий начинает торопиться. — Иногда летаю, чтобы не забыть, как за штурвал держаться…
Огромный камень бесшумно валится с моей многострадальной души.
— И кто это придумал?
— Э-э-э, ну… я придумал…
— Наконец-то! — набрасываюсь на Василия с объятиями. — Мальчик, да неужто ты, наконец, вырос! Неужели начал соображать!
«Стою на вершине я, счастлив и горд», — не уверен, что вспомнил точно слова поэта из эпохи Арсеньевича, он плохо стихи запоминает. Но отражает моё состояние точно.
Василий смущён. Когда освобождается от меня, рассказывает.
— После того интервью немцы перестали гоняться за Аэрокобрами. Изредка даже сам летал… — ловит мой осуждающий взгляд, — два раза всего, при передислокации! А мы, по приказу из штаба ВВС придумали пару схем атаки по крышам, освоили их и теперь чистим. Иногда вылетаю, как наблюдатель. В паре с Анохиным.
Это не только допустимо, а то, что нужно. Командирская работа, которую учится делать Василий. Не надо самому в гущу драки лезть, научи своих бойцов и управляй ими. Если финт с подставой вместо себя кого-то другого придумал я, — Вася только развил, — то способы выполнения поставленной сверху задачи разрабатывает сам. Или хотя бы участвует в их разработке.
Лучась довольством, иду в штаб, Вася по пути откалывается, идёт к своим друзьям. Его ещё учить и учить, но он начал, слава ВКП(б), он начал учиться!
13 апреля, понедельник, время 08:15
КП 100-й сд перед рекой Хафель, севернее Ораниенбурга.
Генерал Никитин.
Маршалу пришлась не нутру идея перепрыгивать реку в этом месте. Григорыч в своём репертуаре, не любит очевидных ходов, как он любит сказывать. Тож зараз 28-ая армия изображает движение на том берегу Шпрее. Меня прячут.
Шо у нас там?
А там, на том берегу творится ад и ужас. Над головой со свистом летят сотни ракет
