Андреевич, я…
– Нет, не говори мне этого!
– Я в цеху, я…
– Проклятье! – выкрикнул на том конце провода начальник по развитию ООО «Орфей». – Какого дьявола ты там торчишь?
– Владимир Андреевич, послушайте, – Никита Вайнштайн едва держал себя в руках, но голосовые связки предательски вибрировали, – Послушайте… Я еще на «Люксэлите» и не могу выйти. Тут какая-то херня твориться, Владимир Андреевич!
– Никитос, без паники. Ты мужик или кто? Что там у тебя?
– Стрельба и трупаки, Владимир Андреевич! Слышите меня? Трупаки на каждом шагу! Какому-то чуваку башку прострелили, он лежит на полу посреди цеха! Прямо мозги выпустили, слышите…
– Сфоткай!
– Я сломал планшет.
– Айфоном сфоткай.
– Я уже убежал оттуда. Но тут еще кое-что… – Вайнштайн лихорадочно приложил телефон к другому уху. – Прямо в цеху горят красные свечи… Ну уже не горят, погасли, но горели. А рядом какие-то толстенные старинные книги с заклинаниями и заговорами…
– Ты в своем уме, Никитос? Слушай, мне вообще не нравится то, о чем ты говоришь.
– Похоже, происходит какое-то ритуальное жертвоприношение, Владимир Андреевич! – почти выкрикнул Вайнштайн. – Тут везде кровью накапано… Кто-то кричал! Кого-то убивали!
– Так почему же ты не свалишь из этой чертовой жопы? – тоже почти выкрикнул Нильсен.
– Не получается. Здесь повсюду кто-то передвигается. То там, то тут. Я прячусь.
– Выбирайся оттуда, Никитос! – велел ему Владимир Андреевич Нильсен. – Выбирайся, после во всем разберемся…
Никита Вайнштейн отключил связь с начальником по развитию «Орфея» и, побуждаемый инстинкту самосохранения, сменил диспозицию, перепрятавшись от упаковочного станка за кромкооблицовочный. Прислушиваясь к звукам происходимой где-то в районе стекольного участка потасовки между несколькими людьми, Вайнштейн проклинал свой псевдогероизм и алчное желание выпендриться перед начальством. Зачем только он согласился на эту операцию по проникновению в цех «Дверей Люксэлит»? Зачем? Что ему, денег не хватало? Да, честно говоря, не хватало, на «Орфее», платили не самые высокие зарплаты ни производственным работникам, ни офисным работникам где Никита числился менеджером по развитию. Никита вызвался подзаработать, и теперь страстно желал повернуть время вспять до той минуты, когда его непосредственный шеф – Владимир Андреевич Нильсен – прихлебывая холодную водичку из кулера, предложил ему эту операцию. Задание, которое Вайнштайн выполнял уже неоднократно, но раньше он делал это не самолично, а с помощью подкупленного человечка – местного сварщика Коли Авдотьева. Так было значительно удобнее и несоизмеримо безопасней. На «Дверях Люксэлите» ни один человек не мог предположить, что криворукий сварщик, с трудом обращающийся с телефоном, мог быть продажным предателем, регулярно отправляющий Вайнштейну всю получаемую информацию о производстве.
Однако Авдотьева больше нет, а Нильсен жаловался Вайнштейну, что совет директоров требует с него давно не получаемой информации о конкурирующей фирме. Нильсен сам был перебежчиком, ничем не совестливее Авдотьева. Когда-то он работал на «Люксэлите», на нем держались очень приличные заказы от нескольких строек, но со сменой руководства Владимир Андреевич ушел на «Орфей» и переманил за собой всех своих заказчиков. Новый генеральный директор ОАО «Двери Люксэлит» Даниил Шепетельников, которого Нильсен при всяком удобном случае называл «тот еще жучара» был в бешенстве, посылал на Нильсена бесконечные проклятья, но вернуть его в лоно родной фабрики не смог. Они не могли работать вместе. Теперь у Шепетельникова не было толкового менеджера по развитию, не было стоящий заказов, не было определенных перспектив на будущее, а Владимир Нильсен благополучно влился в коллектив «Орфея», занял там целый кабинет и получил в свое распоряжение Никиту Вайнштейна.
Вот так-то, господин Шепетельников! Надо уметь держать хороший работников при себе!
Никита вытер нос и прислушался. Со стекольного участка, который с его диспозиции был не виден, раздавался хрустальный звон разбиваемого стекла. Такой сильный и продолжительный, что Никите показалось, что помимо самих стекол на участке разбились и посыпались вниз еще и окна. Потом были крики. Потом выстрелы.
Вайнштайн вздрагивал и прятался как мышь в норке. Он позвонил своему шефу Нильсену и тот, как человек прекрасно знающий план цеха и расположение станков и продукции порекомендовал Никите двигаться по определенной стороне цеха мимо пресса, обогнуть стекольный участок и за перегородкой повернуть направо. Если никто не встретиться на его пути, то он сможет быстро скрыться из цеха не обнаруженным.
– Владимир Андреевич, я вот еще что хотел вам сказать, – шептал он в трубку телефона. – Тут во всем цеху пахнет газом. Довольно сильно пахнет.
– Каким газом?
– Пропан-бутаном.
– Каким-каким?
– Пропан-бутаном, Владимир Андреевич.
– Не может быть, Никитос.
– Но ведь пахнет. Я сейчас стою у одного станка, так от него газом несет так, что уже трудно дышать. Знаете… Газ идет как будто из труб, – Вайнштайн принюхался к одному из вытяжных гофрошлангов и даже закашлялся. – Точно, Владимир Андреевич, я не ошибаюсь. По вытяжке идет газ, аж глаза заслезились.
– Ты же понимаешь, что это невозможно. Цех даже не подключен к газопроводу.
– Значит кто-то принес газовые баллоны. Кто-то хочет взорвать цех, Владимир Андреевич!
Нильсен велел Никите взять себя в руки и не заниматься анализом того, до чего ему сейчас не было дела. Его первоочередная задача – оставаясь незаметным, уносить ноги.
Вайнштейн еще немного посидел за кромкооблицовочным станком и, решившись, вылез полуприседом. Перемещаясь от одного станка к другому, он, следуя совету Нильсена, подбежал к большому прессу и тут увидел, что с стоящего рядом малого пресса развернулась самая устрашающая картина, от которой его заколотила тряска, а ноги сами собой подкосились и согнулись в коленях. Вайнштейн оказался сидящим на полу, по-девически поджав ноги, а перед ним в малом прессе между столами был зажат человек. Кровь из раздавленного туловища залила пресс с двух сторон, разлилась ручьями по полу, образовав небольшие лужицы.
Никита стал подвывать и на корячках пополз совсем не туда куда велел ему Владимир Андреевич Нильсен.
11:45 – 12:01
Зинаида входила в этот мир из беспамятства, можно сказать, со скрипом, с неохотой. Как если бы просыпалась от крепкого исцеляющего сна. Была бы ее воля, она бы проспала еще не один час. И не два. У нее не хватало сил полностью пробудиться и ее потуги прийти в сознание напоминали включение старого лампового телевизора. На несколько мгновений она приоткрывала глаза, видела двоящееся помещение, будто в розовой дымке. Видела переплетение металлических труб и обшарпанные стены и, причисляя увиденное к бредовому сновидению, закатывала глаза и вновь тонула в бессознательности. Но кто-то выдергивал ее из небытия. Раз. Второй. На третий раз Зинаида поняла, что помещение, в котором она лежит не является продуктом бессознательного. Она окончательно разомкнула веки и попробовала встать с топчана, но чьи-то худые как ветки
