Надя боялась того, как Сергей воспримет известие о смерти любимой, но взрыва не последовало. Он словно всего себя отдал борьбе за ее спасение, и, когда пришла смерть, у него не осталось сил ни на злость, ни на отчаяние. Он закрылся в своей комнате, и Надя несколько дней не выходила из дому, боясь оставить его одного. К еде, которую она приносила ему, Сергей почти не притрагивался и разговаривать отказывался. Когда умерла их мать, он вел себя так же, подумала Надя, и годы полетели назад, освежая воспоминания о том дне, яркие и страшные, потому что тогда они впервые увидели смерть воочию. «Все мы скорбим, каждый по-своему», — думала она, относя тарелки на кухню. Они уже потеряли столько любимых, близких людей: папа, Вадим, Катя… Дано ли кому-нибудь познать тайны чужой души?
Когда Сергей наконец вышел из своей комнаты, подступиться к нему было невозможно. Задыхаясь от царившей в доме атмосферы молчаливой грусти, Надя предложила Марине пойти в кино, а сама сбежала к Алексею.
Зная, что дочь, вернувшись, будет с Сергеем, Надя перестала следить за временем. Алексей, радуясь в душе, что она в тяжелую минуту пришла за утешением к нему, не напоминал ей о комендантском часе. Он читал ее мысли, предвосхищал их и, когда она, охваченная душевным страданием, не могла подобрать подходящих слов, говорил за нее. Необъяснимо! Его нежные пальцы прикасались к ее лицу, гладили лоб, и там, куда он прикладывал ладонь, его тепло словно вливалось в ее вены.
В ту ночь печали места для страсти не было. Возвращение Эсфири стало коротким мигом счастья в их жизни, но эта искра уже погасла. Алексей ни разу не выдал огорчения и разочарования тем, что их свадьба снова откладывается.
— Алешенька, как ты думаешь, эта война когда-нибудь закончится? Что еще случится с нами? — Надя знала, что на эти вопросы не может быть готового ответа, но ей захотелось услышать от него слова утешения.
— Наденька, конечно, война закончится. Да она уже почти закончилась. Но мы не вернемся в Харбин. Это слишком близко к России, поэтому там мы не сможем жить спокойно. Кто знает, что придет в голову Советам, когда японцев выгонят из Маньчжурии. Они давно уже на нее глаз положили. Нет. Я думаю, нам нужно ехать в Америку.
— В Америку! Сергей тоже постоянно твердит об Америке. Он говорил, что у американцев есть пенициллин. Как думаешь, этот пенициллин помог бы вылечить его спру?
— Я не знаю, Наденька, но, если у американцев есть пенициллин, у них могут быть и другие лекарства, которые ему помогут.
Надя положила голову на плечо любимого.
— Все мечтают об Америке. Помню, еще в Петрограде Эсфирь говорила, что хотела бы жить там, когда мы еще и не думали уезжать из России.
— Да, дорогая, это страна надежд. Печально, что наши люди, устроив кровавую революцию, не смогли достичь того, чего американцы достигли давным-давно. Дорого нам обошлась мечта о демократии.
Надя подняла голову и заглянула Алексею в глаза.
— Будем надеяться, что эта страна примет нас.
— Я уверен, что примет, — ответил он. — Возможно, нам придется подождать какое-то время эмигрантских виз, но ведь мы будем оставаться вместе. Как только Сергей смирится с потерей Эсфири, Надя, ты должна сказать ему, что мы хотим пожениться. Рано или поздно тебе придется перестать опекать его. Заставь его понять, что мы любим друг друга.
Надя выбралась из его рук.
— Я знаю, знаю, но сейчас не время. Нужно еще подождать. — Она стала нервно ходить по комнате. — Ох, Алеша, почему в жизни все так сложно?
Алексей в ответ лишь развел руками и покачал головой.
— Я всегда уважал твоего брата и восхищался им, Надя. Почему он так суров? Почему не прощает? Откуда эта несгибаемость?
Обняв его, Надя подумала: «Что бы ты сказал, если бы узнал, что Сергей — твой двоюродный брат?» Но выдать тайну матери — нет, этого не будет. Вслух она произнесла:
— Давай не будем сейчас об этом говорить. Обещаю, я скоро ему расскажу.
— Я терпеливый человек, Наденька, но мы с тобой заслужили счастье и не можем ждать вечно. — Он улыбнулся и указал на настольные часы. — Эти стрелки отсчитывают часы, дни и месяцы. Сколько нам еще ждать?
Надя кивнула. Положение заходило в тупик, и она знала, что должна что-то предпринять. Алексей был прав. На этот раз ей надо проявить твердость. Сколько еще она будет жертвовать своим счастьем ради брата?
По дороге домой на углу Авеню Фош и Рю Кардинал Мерсье Надя купила в цветочном ларьке букет розовых гвоздик. Марина уже ушла в госпиталь, а Сергей сидел в своей приемной. Когда он поднял на нее глаза, у Нади перехватило дыхание. Она остановилась и положила цветы на ближайший стул. Сердце в груди заколотилось.
— Где ты была всю ночь?! — загремел он. — Ты не подумала, что у меня горе?!
— Для меня это тоже горе. Я ходила к Алексею.
— Тебе не стыдно? Ты уходишь на всю ночь, когда в доме траур. Так ведут себя обычные шлюхи!
Надя даже опешила от таких обидных слов.
— Как ты смеешь так со мной говорить? Когда Эсфирь сильно заболела, я даже одной секунды о себе не думала. Я жила только тобой, Эсфирью и Мариной… Я всего лишь человек, и… — Надя замолчала, подыскивая уместные слова, и вдруг выпалила: — Я люблю его!
Боже, боже, что на нее нашло? Сергей стал слишком требователен к ней, слишком ревнив, и виновата в этом была она сама. Своей постоянной заботой Надя испортила его. Но больше этого не будет!
Сергей медленно встал со стула и шагнул к ней. Лицо его налилось краской.
— Я все равно повторю: то, что ты не можешь удержаться от встреч с этим человеком — даже сейчас, когда у меня случилось несчастье, — отвратительно. Как тебе не стыдно, Надя!
— Почему ты не думаешь, что для меня это тоже несчастье? Тебе никогда не приходило в голову, что мне тоже хочется, чтобы меня кто-нибудь утешил, хочется нежности?
— Бред! Я знаю, что тебя больше всего волнует. Теперь, когда он вернулся, ты ждешь не дождешься, когда сможешь выйти за него!
Сергей уже кричал, по-настоящему кричал на нее!
— Признай это, всю жизнь ты хотела стать графиней Персиянцевой!
Слова брата потрясли ее. Что он говорит? Это уже слишком. За все годы любви и самопожертвования — это?! Неблагодарный! На глаза ей навернулись слезы, и Надя погрозила Сергею кулаком.
— А ты… А ты ханжа! И вообще, кто дал тебе право судить? Для внебрачного ребенка графа Персиянцева ты что-то уж слишком праведный!
О Господи! Что она сказала? Выдала тайну матери! Надя зажала рот двумя руками, но поздно. Жалобно вскрикнув, она кинулась к брату.
— Сережа! Сереженька! Что мы делаем друг с другом?
Но Сергей попятился, ошарашенно качая головой и выпучив глаза. А потом вдруг схватил ее за плечи и затряс.
— Что ты сказала?! — закричал он. — Что ты сказала, я тебя спрашиваю, Надежда?
