было состояться совѣщаніе. Лиза про себя дала ему названіе «conférence» и стала ожидать эту «conference» съ особымъ интересомъ…
Пришелъ и вечеръ совѣщанія. Лиза причесалась старательнѣе, надѣла красивенькій воротничекъ и манжеты и не совсѣмъ твердымъ голосомъ спросила Катерину Николаевну:
— Puis-je assister à la conférence? [64]
— Oui, mon enfant, отвѣтила та весело и поцѣловала ее.
Лиза, ходя по гостиной, держалась ближе къ передней; при первомъ звонкѣ, она выглянула туда. Собираться стали скоро, одна за другою: первой явилась маленькая фигурка въ черной юбкѣ, въ мужской поярковой шляпкѣ и короткомъ пальтецѣ, котораго она не сняла. Ея морщинистое личико со вздернутымъ носикомъ все двигалось, а курчавые волоски дрожали за ушами. Росту она была не выше Лизы.
Высокую женщину въ сѣромъ, съ платкомъ на головѣ, худую и смуглую, Лиза долго оглядывала и рѣшила, что она-то и есть Елена Васильевна, отъ которой пахнетъ «елеемъ» и «прекраснодушіемъ».
— Дайте мнѣ булавочку, душечка, сказала ей красивая блондинка съ матовымъ цвѣтомъ лица, въ шелковомъ платьѣ, остановившись въ дверяхъ гостиной.
Лиза подмѣтила, что блондинка, стоя передъ портьерой, быстрымъ движеніемъ вынула изъ кармана какую то тряпочку и такъ-же быстро провела ею по лицу.
«Ça! c’est madame Merlette!» [65] подумала Лиза, подавая ей булавку.
Потомъ явилось разомъ нѣсколько дѣвицъ. Три были на одно лицо, съ длинными ногами. Онѣ о чемъ-то шептались между собой и двѣ часто прыскали. Лизѣ показалась забавной ихъ смѣшливость.
— Гдѣ-же Лидія Петровна? тревожно спрашивала она себя, минутъ десять спустя, когда всѣ, повидимому, были въ сборѣ.
Нашла она и Лидію Петровну; по крайней мѣрѣ, она рѣшила, что это та женщина въ свѣтломъ шерстяномъ платьѣ, которая, стоя съ Борщовымъ у окна, курила папиросу и все какъ-то подергивала ртомъ. Глаза у ней были на выкатѣ и ноздри очень рѣзко вырѣзаны.
«Oh! celle-la, думала она: — c’est une maîtresse-femme!»[66] и даже ощутила неловкость, когда собесѣдница Борщова устремила на нее свои круглые глаза, съ замѣтнымъ любопытствомъ. Лиза забилась въ уголокъ.
Гостиная приняла, въ глазахъ ея, торжественный видъ. Отъ природы очень не застѣнчивая, Лиза чувствовала въ эту минуту легкое смущеніе.
Минутъ чрезъ десять всѣ разсѣлись. На диванѣ сидѣла Катерина Николаевна и рядомъ съ нею та, которую Лиза признала за Елену Васильевну. По бокамъ помѣстились: красивая блондинка и признанная Лизой за Лидію Петровну. Въ углу, окола камина усѣлась маленькая черная женщина. А у окна размѣстились остальныя; дѣвицы на одно лицо нѣсколько поодаль.
Борщовъ сталъ посрединѣ комнаты и, покачиваясь взадъ и впередъ, началъ говорить.
Лиза привыкла къ его языку, но все-таки многое отъ нея ускользнуло. Она очень хорошо поняла главную мысль его рѣчи, тѣмъ болѣе, что толки его съ Катериной Николаевной вертѣлись все около той-же темы.
«Зачѣмъ онъ такъ много говоритъ, думала она: — c’est si simple! Развѣ онѣ дурочки? Что нужно? Нужно работать… pas même ça… il faut sympathiser[67]… развѣ это такъ трудно?»
— Дѣло наше вновѣ, слышался Лизѣ голосъ Борщова, поднимавшійся постепенно до высокихъ нотъ — безъ женскаго сочувствія оно пропало!..
«Pourquoi le dit-il? спрашивала себя Лиза: — c’est clair comme bonjour».[68]
— Вы видите нашу программу, слышалось Лизѣ; — но можемъ-ли мы ее выполнить одни? Конечно, нѣтъ! Намъ нужны пособницы во всѣхъ слояхъ общества.
«Encore une phrase inutile! критиковала Лиза. — Comme qui dirait: bonnet blanc — blanc bonnet».[69]
Борщовъ говорилъ еще минутъ съ десять. Лиза наблюдала: внимательно-ли слушали его. Она осталась довольна только Еленой Васильевной да маленькой женщиной въ кофточкѣ. Лидія Петровна смотрѣла строго и серьезно, но выраженіе ея рта очень не нравилось Лизѣ. Блондинка, придавъ себѣ мечтательный видъ, перебирала локонъ своего шиньона. Дѣвицы на одно лицо сидѣли точно въ классѣ.
«Des barbouilleuses!»[70] обозвала ихъ Лиза.
Послѣ Борщова заговорила Катерина Николаевна.
«Mais c’est toujour: bonnet blanc — blanc bonnet, воскликнула про себя Лиза, слушая ее. — Вѣдь онъ ужь сказалъ то-же самое!.. Via du verbiage».
Ей стало вдругъ стыдно, что она такъ осуждаетъ своихъ опекуновъ. Звукъ голоса Катерины Николаевны былъ особенно нервенъ, искренность тона прорывалась наружу; но она часто путалась въ словахъ, желая, видно, выражаться покраснѣе.
«Comme cest tourmenté!» чуть не вслухъ выговорила Лиза. Ей было симпатично то, что говорили Борщовъ и Катерина Николаевна, но она осталась при томъ мнѣніи, что сказать это должно было въ нѣсколькихъ словахъ. Поэтому-то ей и сдѣлалось подъ-конецъ жалко ихъ.
«Ils sont très convaincus!» сочувственно рѣшила она, и когда Катерина Николаевна кончила, вниманіе ея удвоилось: она ждала не дождалась, какъ поведутъ себя всѣ эти «хорошія женщины».
Наступило молчаніе, довольно-таки томительное. Оно тлилосъ всего какихъ-нибудь двадцать секундъ, но его давленіе одинаково испытали и Борщовъ съ Катериной Николаевной, и Лиза.
Она готова была пари держать, что первой заговоритъ маленькая женщина въ кофточкѣ.
Лиза не ошиблась. Маленькая женщина вскочила первая съ своего мѣста и заговорила хриплымъ голоскомъ такъ скоро и сбивчиво, что Лиза въ первыя минуты, ничего не могла понять.
«Ah! comme elle patauge! comme elle patauge!»[71] думала она съ сокрушеніемъ.
Отдѣльныя слова врѣзывались въ ухо Лизы, но связи между ними она не въ силахъ была уловить.
А маленькая женщина мялась на свогмъ мѣстѣ, какъ-то все качаясь изъ стороны въ сторону и сильно жестикулируя. Хриплый голосокъ ея безпрестанно обрывался, она усиленно переводила духъ и опять пускалась въ говореніе.
«Dieu! qu’elle s’embourbe!»[72] шептала Лиза.
— Мы готовы на это дѣло, слышалось Лизѣ: — и здоровыя педагогическія начала… т.-е. я хочу сказать…
И опять она сбилась, и опять понеслась… Ее даже ударило въ испарину.
Точно на помощь къ ней выступила Лидія Петровна. Эта говорила совсѣмъ не такъ. Она точно читала по печатному, отчеканивала слова и безпрестанно облизывалась. Лизу раздражалъ ея отчетливый, звонкій и сухой голосъ. Она слушала, слушала и вдругъ задала себѣ вопросъ:
«Que fait-elle: blâme-t-elle ou loue-t-elle?»[73] Она такъ и осталась въ недоумѣніи…
Катерина Николаевна начала горячо возражать Лидіи Петровнѣ. Борщовъ сначала молчалъ, но потомъ и онъ сталъ возражать, хотя и гораздо сдержаннѣе.
— Иначе, рѣзко выговорила та, которую Лиза обозвала «maitresse-fomme», — ваше дѣло будетъ филистерской забавой.
«Что такое: филистерской? спросила себя Лиза и отвѣтила: — Ça doit etre: bourgeois I»
Тутъ и Борщовъ покраснѣлъ и заговорилъ высокой фистулой, и заходилъ по комнатѣ. Лидія Петровна не уступала ему и, передергивая ртомъ, выпускала изъ него отчетливыя фразы, которыя Лиза могла-бы заучить наизусть — такъ онѣ звонко откликались въ ея ухѣ.
Вмѣшалась и
