площадь. Марлоу приходилось почти бежать, чтобы не отстать от него. У крыльца странного здания малыш потянул его за руку.
– Я знаю, что ты хочешь сказать, – произнес Чарли. – И возможно, ты прав. Но мы должны достать ту перчатку, о которой говорил Бергаст. Мы уже так близко, Мар. Ты же не хочешь проделать весь этот путь снова?
Марлоу задумался, а затем бросил на Чарли укоризненный взгляд. Потом они оба прошли внутрь здания, постаравшись не задеть скользкую каменную притолоку.
Мальчики оказались бы в полной темноте, если бы не разбитые окна, через которые внутрь просачивался все тот же жутковатый серый свет. Они остановились, давая глазам привыкнуть, и тут Чарли увидел, что они не одни. У основания лестницы в воздухе парил расплывчатый сгусток тумана. Дух. Чарли положил руку на плечо Марлоу, предостерегая его. Призрак замерцал, очертания его прояснились, и ребята увидели прозрачную фигуру женщины в развевающемся платье. Она вдруг растворилась в воздухе, но тут же появилась снова, на этот раз спиной к ним. Она не издала ни звука, но было заметно, что она взволнована. Она перемещалась по комнате медленно, словно под водой, и Чарли показалось, что все вокруг замерло, как будто он наблюдает за происходящим в окно. А потом призрак повернул лицо, и Чарли смог разглядеть его получше.
Это была его мать.
Или, скорее, его мать до того, как начались все ее невзгоды и лишения. Возраст ее постоянно менялся. Чарли оперся о стену, ощутив под ладонью холодные скользкие обои. Его била дрожь. Он знал каждую черточку, каждую морщинку на этом лице. У его матери была кожа цвета темного баклажана и тугие, собранные в пучок волосы. Высокие скулы. Печальные карие глаза.
Хотя она не издавала ни звука, ребятам показалось, что она обращается к кому-то стоящему на лестнице, а затем рядом с ней завихрился второй столб воздуха, принимая очертания облаченного в старомодный фрак мужчины – бледного, черноволосого, невероятно худощавого. Он спустился по ступеням, взял руки женщины в свои и заговорил – тоже беззвучно. Чарли сразу понял, что видит своего отца.
Лицо занятого беседой мужчины все время дрожало: оно то тускнело, то вновь проявлялось. Чарли изучал его тонкие губы, аккуратные зубы, возникшие от постоянных улыбок морщинки в уголках глаз. У мистера Овидда было мягкое лицо с отвисшим подбородком, который скорее подошел бы кому-то более грузному и плотному, – это была странная особенность для такого худощавого мужчины. Он носил длинные волосы, которые не скрывали, однако, его больших розовых оттопыренных ушей.
Чарли ни о чем не мог думать, не мог даже дышать. Он увидел, как мужчина и женщина, вздрагивая и покачиваясь, проходят через низкий дверной проем в заднюю часть здания, и последовал за ними. Там царила разруха: по стенам стекала вода, половицы под весом Чарли прогибались. В комнате стояла колыбель, в которой лежал младенец. Чарли был озадачен. Он понял, что видит себя, – мальчик знал это, – но как его собственный дух мог оказаться здесь, если он, будучи вполне живым, наблюдает за этой сценой? Отец Чарли медленно поднял с ладони жены кольцо – то самое, которое сейчас было у Чарли на пальце, – а потом наклонился над колыбелью и вложил его в маленький кулачок ребенка. Взгляд Чарли затуманился.
Вдруг его отец поднял глаза и с выражением темной растерянности уставился прямо на Чарли, а за ним и его потрясенная мать. А потом Чарли почувствовал на своей руке руку Марлоу, и оба призрака, задрожав, постепенно развеялись как туман на ветру, будто их никогда и не существовало.
Сердце Чарли бешено колотилось. Щеки были влажными от пота.
А потом там, где стояла призрачная колыбель, он увидел дверь.
– Вот оно, Чарли, – прошептал Марлоу. – То самое место.
Малыш стоял у открытой двери, торжествующе глядя на него широко распахнутыми глазами. За порогом начиналась лестница. Чарли повертел головой, оглядывая полуразвалившийся дом. Он чувствовал, что что-то не так, но ему было трудно думать.
– Идем, Чарли.
Это была узкая лестница для слуг, проходившая через весь дом. Мальчики поднялись по ней выше; осторожно обогнув зияющую в полу дыру, прошли по коридору и по лестнице добрались до третьего этажа. По остаткам ступеней они поднялись дальше. У самого конца лестницы мальчики обнаружили дверь, ведущую на чердак. Ощущение неправильности происходящего усилилось.
Они нашли Комнату.
Марлоу слегка вздрогнул, но медлить не стал; решительно распахнув дверь, мальчик шагнул внутрь – точно так же человек задерживает дыхание перед тем, как прыгнуть в холодную воду.
Чердак выглядел неважно – узкое помещение под двускатной крышей. В одном углу опорные балки обрушились, а с ними и часть наружной стены, так что сквозь дыру был виден туман и очертания городских крыш. Пригнув голову, Чарли осторожно вошел. Половицы заскрипели под его ногами. Балконная дверь висела на одной петле. По всей комнате были раскиданы обломки, обвалившаяся кладка, части давно сломанной мебели. Вдруг Чарли замер. У дальней стены он увидел тело мужчины.
По всей видимости, оно находилось здесь уже давно. Иссохшая кожа мертвеца напоминала бумагу, его закрытые глаза ввалились, мумифицированная шея выглядела тонкой и узловатой. На его руке мрачно поблескивала, будто поглощая весь свет, перчатка из дерева и железа, за которой они пришли в мир мертвых по просьбе доктора Бергаста.
Чарли подошел к трупу и потянул перчатку к себе. Она была застегнута на маленькие заклепки изнутри. Мальчик дернул сильнее. Рука мертвеца рассыпалась пылью. Деревянные части перчатки блестели, как черное стекло. Она была тяжелой и красивой – намного лучше, чем копия, которую им показывал доктор. Рука Чарли перестала дрожать.
– Как думаешь, сколько он здесь просидел? – спросил Марлоу. – И что с ним произошло?
– Не знаю, – нахмурился Чарли. – И не думаю, что хочу знать.
– Можно мне посмотреть?
Но Чарли держал перчатку в руках, рассматривая матовые черные пластины. С огромным трудом он оторвал от нее взгляд и поднял голову.
– Да-да. – Он заставил себя говорить безразличным тоном. – Конечно, вот.
Пожав плечами, он отдал перчатку Марлоу и отвернулся. Но интуитивно Чарли чувствовал, что не должен был выпускать ее из рук, что ради их безопасности ему следовало всегда держать ее при себе, ведь только он мог полностью осознать ее ценность, сохранить ее.
Однако это чувство через мгновение улетучилось, будто его никогда и не было. Чарли подошел к разбитой двери и вышел на балкон. Снаружи было холодно. У него дрожали уже обе руки. На площади собралось еще больше духов. Туман то сгущался, то рассеивался. Темные мокрые крыши словно уходили в бесконечность. Чарли задумался о том, есть ли другие миры, кроме этого, существуют ли миры за мирами. Возможным казалось все.
Нужно было идти назад. Чарли повернулся, собираясь войти на чердак, но его остановило предчувствие. Он посмотрел вниз и уловил на площади некое шевеление. В фонтане под странным белым деревом притаилась бледная безволосая фигура.
Откуда-то изнутри дома донесся скрип ботинок и деревянных половиц. Кто-то поднимался по лестнице. Марлоу притих. Чарли поспешил к нему, но вдруг замер, прижавшись к стене, сердце его глухо забилось в груди. В дверном проеме выросла тень.
Это был могучий мужчина в черном, смутно знакомый. Сняв шляпу, он повертел ее в обтянутых перчатками руках. Его подбородок покрывала черная борода, однако она не могла скрыть пересекавший его рот и щеку порез. Вся одежда мужчины была пропитана кровью. Узнав его, Чарли отпрянул назад.
– Привет, Марлоу, – мягким, как бархат, голосом произнес Джейкоб Марбер.
33. Грассмаркет
Ночью пошел темный дождь. Они ехали в телеге, которой правил старый сборщик торфа, сидевший за вожжами так неподвижно, словно был вырезан из кусков гранита. В зубах он, не обращая внимания на стекавшую со шляпы, бороды и плаща воду, сжимал трубку. Когда старик предложил ребятам поехать с ним в его телеге, все они – Комако, Рибс и Оскар – тут же стряхнули с плащей воду и залезли внутрь. Лименион, от которого исходил ужасный запах и который под дождем стал похож на кусок талого воска, стоя по щиколотку в воде, прятался за живой изгородью, наблюдая, как они уезжают. Его печальное бесформенное лицо ничего не выражало. Комако бросила взгляд на Оскара. Мальчик смотрел в другую сторону.
За всю долгую поездку до Эдинбурга сборщик торфа не проронил
