океана!
21–23 сентября
Солнце, окончательно потеряв свою былую яркость, ходит по самому горизонту, цепляясь за верхушки торосов, словно не желая расставаться с нами. Временами оно причудливо меняет свою форму, то сплющиваясь в золотистое веретено, то вдруг вытягиваясь в оранжевый столб, вершина которого теряется высоко в облаках. Это шутки рефракции – преломления света.
Густые синие тени легли на потускневшие снега. Потонули в сугробах палатки. Замело протоптанные за лето тропинки. Обросли мохнатым инеем растяжки радиомачт и провисли толстыми белыми канатами, раскачиваясь на ветру. Температура прыгнула вниз. 32˚ мороза. В палатках холодно. Стоит на короткое время погасить газ, как мороз быстро забирается в наше полотняное жилище, разукрашивая зимними узорами его внутренний полог.
Не очень-то приятно поутру выбираться из тёплого «гнезда» в морозную атмосферу палатки, но дежурный Канаки настойчиво кричит: «Подъём! Кончай ночевать!»
Пора вставать.
Но в палатке стоит космический холод, так как газ на ночь погасили.
– Вася, голубчик, сделай «Ташкент», – вкрадчиво просит Яцун, высунув голову из спального мешка.
Канаки, внемля мольбе, залезает к нам в палатку и, чиркнув спичкой, зажигает газ.
Осталось минут двадцать – тридцать. За это время можно натаять воды и побриться. Правда, вода в умывальнике превратилась в прозрачный слиток, но мы уже научились быстро добывать воду из снега. Для этого в ведро я наливаю литр-полтора воды, которую Яцун притащил с камбуза, а затем, выбрав сугроб поплотнее, нарезаю из него кирпичи и до отказа набиваю ими ведро.
Слышится звук рынды – сигнал, что завтрак готов.
Надо сказать, приготовление завтрака – одна из самых неприятных, по общему мнению, обязанностей дежурного. Все продукты надо оттаивать, отпаривать. Буханки хлеба, чтобы они были мягче, обёртываются влажными полотенцами и помещаются в духовку газовой плиты, консервы отогреваются в кипящей воде, и даже пельмени, слипшиеся во время транспортировки с земли и превратившиеся в ледяной конгломерат, приходится нарубать топором.
Закурились купола палаток. Ветер с пронзительным свистом гонит по лагерю снежные смерчи.
Да, работать на открытом воздухе стало значительно труднее. Даже тёплое меховое обмундирование не всегда спасает от холодного, пронизывающего ветра.
Возле медленно наполняющегося газгольдера, подтрунивая друг над другом, приплясывают Канаки и Пославский; руки они уже приспособились «оттаивать» с помощью газогенератора, стенки которого сильно разогреваются во время добывания водорода, но ногам от этого не легче.
Наступившие морозы больше всего хлопот доставляют гидрологам. В их рабочих палатках, раскинутых прямо на льду, особенно чувствуется дыхание зимы. Лунки то и дело затягивает толстая ледяная кора. Теперь каждому наблюдению предшествует долгая, утомительная процедура её уничтожения.
– Ну что, Саша, начнём? – сказал Пономаренко, усаживаясь на край лунки.
– Начнём, пожалуй… – не слишком весело ответил Дмитриев и, поплевав на руки, взмахнул пешнёй.
Лёд крошится под равномерными ударами, разлетаясь колючими брызгами в разные стороны. Жора, склонившись над водой, вылавливает металлическим сачком ледяные осколки, груда которых постепенно растёт у треноги лебёдки.
– Нажми веселей! – покрикивает Жора. – Да смотри не свались ненароком в воду.
Предупреждение оказалось своевременным. Дмитриев, увлёкшись, поскользнулся и, потеряв равновесие, чуть было не принял холодную ванну.
– Разве так можно? – с укоризной говорит Пономаренко. – Я понимаю, ты бывалый матрос, но всё-таки купание на тридцатиградусном морозе тебе не рекомендую.
Когда лунку очистили и произвели промеры глубины, Дмитриев вырубил в стенке лунки небольшие ступеньки и укрепил в них две доски. Тем временем Пономаренко зажёг керогаз и, когда голубоватое пламя разгорелось, осторожно опустил его в лунку, на приготовленную Дмитриевым подставку. Сверху лунку прикрыли брезентом, оставив лишь небольшие отверстия для доступа воздуха.
С помощью этого метода удаётся несколько уменьшить намерзание льда на поверхности лунки. Покончив с этой работой, гидрологи идут дальше: ведь ещё целых пять лунок ожидают своей очереди.
У вертолёта, натянув капюшоны, работает экипаж. Гулко вспыхивает лампа подогрева. Ветер рвёт из рук брезент чехлов, покрывает сединой брови, ресницы. Пальцы примерзают к металлу. Но вертолётчики давно свыклись со всеми неудобствами полярной мастерской, и машина всегда готова к вылету. Как любит говорить Бабенко: «Полёт состоится при любой погоде!»
Оставляя в сугробах глубокие колеи, между палатками движется трактор, волоча за собою тяжёлую гладилку, построенную из шести бензиновых бочек, наполненных водой и скреплённых между собою железными полосами. Водитель, высунувшись из кабины, что-то кричит, но в общем шуме его разобрать невозможно.
– Миша поехал поднимать целинные земли, – шутит кто-то.
Шутка – хороший помощник в работе, она не оставляет нас даже в самые трудные минуты и, как песня, «нам строить и жить помогает».
Сегодняшнюю пятницу Трёшников посвятил арктическим исследованиям.
В 20:00 по радио передали концерт из Москвы, организованный Центральным домом работников искусств. Как нам благодарить дорогих друзей – актёров за их внимание и заботу!
До наступления ночи остались считаные дни, которые мы можем считать только с помощью листков календаря. Но Алексей Фёдорович совершенно спокоен: лагерь подготовлен к встрече многомесячной полярной ночи.
24 сентября
С сегодняшнего дня переходим на новый распорядок. Всё переносится на двенадцать часов вперёд. Но, несмотря на впервые представившуюся возможность подольше отдохнуть – до «подъёма» остаётся целых восемнадцать часов, – использовать её нам не удаётся. Всех крайне беспокоит судьба аэродрома. На имеющийся в нашем распоряжении принимать тяжёлые самолёты рискованно. Значит, надо строить.
Решили расчистить от больших застругов километровую полосу и залить водой – так, как это сделали в 1950 году на станции «Северный полюс – 2». Сегодня с утра Комаров, Разумов, Кунченко, Медведь, Змачинский и Кучуберия приступили к работе. Крепкий зимний лёд с трудом поддаётся буру.
Прошло немало часов, пока тарахтенье моторчиков помп донесло до лагеря весть, что заливка аэродрома началась. Потоки воды хлынули на лёд, сравнивая бугры и заструги, заполняя многочисленные неровности снежного поля. Так где-нибудь в Москве заливают каток. Над образовавшимися озёрами стоит густой морозный пар.
Время от времени то один, то другой «аэродромщик» приходит в кают-компанию погреться. Стягивает обледеневшую кухлянку, скалывает с резиновых сапог (без них на полосе не обойтись) ледяную коросту и громким голосом требует чай, который дежурный всё время держит наготове.
Тем временем Бабенко, Яцун и я наводим порядок
