птицы. Мне снились странные сны, и в голове еще блуждали обрывки романтических историй. Плохо понимая, где нахожусь, я поднялся с постели, омыл руки и отворил дверь. На пороге стоял Айдын.
– Чего испугался? – усмехнулся он, завидев мое оторопелое лицо. – Я же сказал, что вернусь через три дня. Сказал – и вернулся.
Он отодвинул меня с прохода, вошел в комнату и уселся в кресло, в котором обычно сиживал, навещая меня до своей смерти. Двигался он легко и гибко, словно юноша. Я смотрел на него во все глаза, верил и не верил.
– Я это, я, – усмехнулся Айдын. – Подойди, потрогай.
Усмешка была мне хорошо знакома, интонации и тембр голоса тоже. И рука была знакомой, такая же сухая и прохладная. Вот только… даже не знаю, как объяснить… но что-то было не так. За прошедший год я провел в беседах со стариком десятки, если не сотни часов и успел изучить его лицо, манеру говорить до малейших подробностей. Вне всяких сомнений, передо мной сидел Айдын, но какой-то иной.
– Где твоя палка, Айдын? – спросил я, хорошо помня, как он отбросил ее в сторону, прежде чем шагнуть в пропасть.
– Она мне больше не нужна.
– Ты встретился с Владыкой гор?
– Конечно! Разве иначе я бы смог вернуться?
– Расскажи, как оно было?
– О, это невозможно передать словами. Неземное блаженство, – Айдын зажмурился, и его лицо пошло мелкими морщинками. – Собери самое приятное в своей жизни: сладость пряников в детстве, волшебство первого поцелуя, радость обладания любимой женщиной, блаженство сытости, легкость опьянения, наслаждение умной беседой, торжество победы, отраду исполненной мести – и умножь все это в тысячу раз. Вот что такое один взгляд Владыки гор. А уж беседа с ним, пребывание в его тени приятнее куда больше.
– Мне трудно такое представить, – сказал я.
– Не трудно, а невозможно. Могу лишь тебе пожелать, но пожелать от всей души, подобно мне получить приглашение и удостоиться встречи.
Айдын потер руки, подскочил из глубокого кресла и добавил:
– Прости, хоть наша беседа доставляет мне высокое удовольствие, но пора идти. Семья ждет. Надеюсь увидеть тебя за праздничным столом.
– А когда ты уходишь к Владыке? – спросил я.
– Вот отобедаем, свидимся, обниму детей, поцелую внуков, и пора домой, в дорогу. Ты и представить себе не можешь, насколько тяжела мне разлука с Владыкой. Каждая минута вдали от него – нож острый.
– Зайди ко мне на прощание, – попросил я. – Когда пойдешь обратно. Хоть на минуту, пожалуйста.
– Не обещаю, но приложу усилия, – важно ответил Айдын.
Он вышел за дверь, легко сбежал по ступенькам и двинулся к своему дому, а я остался стоять на пороге, глядя ему вслед. Мне было о чем подумать.
Айдын никогда не изъяснялся столь выспренне и филигранно. Он был простым горцем, малограмотным человеком, всю жизнь проведшим в тяжелом труде. Речь давалась ему нелегко, он долго подбирал слова, произнося их медленно, запинаясь. Слог, которым он только что говорил, подобал скорее мулле, или кади, или богачу, проведшему многие годы в обществе поэтов и мудрецов. Айдын не мог, не умел так выражаться. Похоже, это был не Айдын, а кто-то иной, принявший его облик. Но кто?
Я весь дрожал от волнения. Похоже, мои поиски все-таки увенчались успехом. Но с какой неожиданной, негаданной стороны подобралась ко мне удача!
На пиршество я не пошел. Первым делом взял суму и уложил в нее необходимое для странствия. Затем достал пергамент, очинил перо, написал самую сильную камею, скрутил ее в трубочку, зашил в мешочек и повесил на шею. Чувствовал, знал: без помощи каббалы не обойтись.
Когда из соседнего двора стали доноситься радостные крики, я понял, что час пробил. Из окна было хорошо видно, как окруженный домочадцами Айдын вышел из калитки и начал прощаться. Последовали еще поцелуи, еще объятия, еще слезы радости, пока многочисленное стадо потомков старика не вернулось к себе во двор. Айдын помахал им рукой и пошел ко мне.
Странно, но за ним никто не последовал. Видимо, традиция идолопоклонников не предусматривала проверять, куда же отправляется вернувшийся с того света родственник. Я невольно представил, могло ли нечто подобное произойти в Куруве, и не сдержал улыбки. В такой ситуации старика до последней секунды провожали бы не только домочадцы, но и соседи, и глава общины, и уважаемые люди из совета синагоги, и раввин, и шойхет, и моэль – короче говоря, весь город, за исключением лежачих больных.
– Ну вот, – с улыбкой произнес старик, подойдя к крыльцу. – Ты просил, я пришел. Чего ты хочешь?
– Возьми меня с собой.
– С собой? – удивился Айдын. – Как можно? Ты ведь не получил приглашения.
– Откуда ты знаешь? Я получил его давным-давно. Поэтому и оказался в Кушкее.
– Нет-нет, невозможно, – затряс старик головой.
– Но ты же сам говорил, что Айдын означает «просвещенный», тот, кто несет свет другим людям. Вот я прошу тебя поделиться со мной своим светом, а ты отказываешься. Почему?
– Мало ли что я говорил до встречи с Владыкой, – буркнул Айдын. – Сейчас все изменилось, все по-другому.
– Я так долго искал, столько дорог прошел, и ты говоришь мне нет? Не отстану от тебя, не отстану, даже не рассчитывай.
– Не отстанешь, – усмехнулся Айдын. Нехорошо усмехнулся. – Ладно, тогда пошли.
Вышли мы из двора и двинулись по направлению к перевалу. Я несколько раз оглядывался, думал, может, кто вслед смотрит из родственников старика. Никого. Ни живой души. Дрессированная семейка, ничего не скажешь.
Шли очень быстро, Айдын чуть не бегом взбирался по крутой дороге, и я очень скоро запросил пощады. Он хмыкнул и сбавил шаг.
За поворотом скалы, опекавшие наш путь с двух сторон, отступили, и перед глазами распахнулось огромное пространство. За полтора года жизни в Кушкее я ни разу не взбирался на перевал и не мог себе представить, какая красота открывается перед глазами утомленного подъемом путника.
Слева и справа, насколько хватало глаз, простирались дремучие леса. Словно мох, они покрывали горы до самого горизонта. Местами из зеленых мохнатых вершин выдавались черные зубья утесов, и над всем этим великолепием мощно возвышался Арарат. Его покрытая льдом и снегом вершина сияла под лучами солнца.
На перевале Айдын остановился. Я тяжело дышал, с хрипом втягивая в себя разреженный воздух, а он, глубокий старик, три дня назад передвигавшийся только с помощью палки, даже не запыхался.
Когда я отдышался, он подвел меня к краю и сделал приглашающий жест в сторону пропасти:
– Ты хотел со мной? Вот он, путь, прыгай. Станешь как я.
Осторожно, семенящими шагами я приблизился к краю пропасти, заглянул и отшатнулся.
– Нет, Айдын, я
