«временным правительством» в Ростов, была принята начальником штаба немецкой дивизии, и между ним и донцами произошел знаменательный разговор:
Донцы: —С какой целью и по каким соображениям немцы вторглись на территорию Дона?
Немец: —Политические соображения неизвестны, но по стратегическим соображениям приказано занять Ростов и Батайск, чтобы обеспечить Украину от большевиков удержанием этого важного железнодорожного узла.
Донцы: —Ростов находится на территории Дона, права коего следовательно нарушаются вами…
Немцы: —О границах Дона с Украиной вам надлежит договариваться с последней.
Д.: Пойдете ли вы на Новочеркасск?
Н.: Такого приказания у нас нет, а, если получим, то Новочеркасск займем. Не будет ли открыто партизанскими отрядами враждебных действий против наших войск?
Д.: Такого распоряжения не отдавалось, почему до выяснения вопроса с Украиной такие действия должны рассматриваться, как не основанные на распоряжениях высшей военной власти Дона.
Д.: Признаете ли суверенные права Дона?
Н.: Да, признаем Дон штатом (?).
Д.: Какова организация власти на Украине?
Н.: Власть полномочного гетмана Скоропадского, усмотрением коего назначаются министры. Украине запрещено проводить социалистические начала. Земля возвращена помещикам не свыше известной нормы. Приказано всем засеять поля.
Д.: Признается ли за Украиной право решать вопрос о войне и мире?
Н.: Да, но не против Германии.
Далее немцы говорили, что они действуют в союзе с казаками, ибо действуют совместно против красной гвардии.
Д.: Почему вы двигаетесь на Дон, заключив мир с Россией?
Н.: Мы признаем Брестский договор, но правительство комиссаров не исполняет своего обязательства о разоружении красной гвардии, против которой мы и идем. Признает ли себя Дон самостоятельной республикой?
Д.: Мы признаем себя частью России, но не признаем большевистского правительства.
Из этого разговора трудно было еще уяснить себе ближайшие перспективы: сохранят ли немцы в отношении Добровольческой армии нейтралитет, пойдут ли на нас войною или предоставят нам меряться силами с большевиками только для того, чтобы с холодным, веским расчетом на костях и крови русских построить себе свободный путь к морю, хлебу и нефти.
Политическая обстановка была запутана до крайности. Будущее темно. Но наказ, данный мною генералу Кислякову, совершенно ясен:
— Ни в какие сношения с командованием враждебной России державы не вступать.
Встал передо мной еще один вопрос.
В середине апреля, почти одновременно приехали из Москвы в армию полковники Страдецкий и Голицын[188]. Первый был командирован в столицу для связи с московскими организациями еще в январе 1918 г. из Ростова, второй — бывший генералом для поручений при генерале Корнилове — послан был, кажется, в Астрахань, но в виду ее падения попал также в Москву.
Голицын уверял, что Москва совсем не интересуется Югом и в частности «Корниловской армией», что там идет борьба политических лозунгов и внешних ориентаций и некоторая местная концентрация сил, совершенно не склонных к подчинению указаниям Юга. Страдецкий, наоборот, рисовал картину разбросанной широко по России сети активных ячеек, отчасти подчиненных тайной организации, в которой он играл видную роль, отчасти самостоятельных. Но что те и другие считают себя всецело в распоряжении командования Добровольческой армии, вполне подготовлены к выступлению и ожидают только приказа…
Мне показались несколько сомнительными серьезность, сила и влияние организации, и, во всяком случае, я не счел возможным, не имея ясного представления о внутреннем положении страны, указывать времена и сроки. Предложил лишь, в подтверждение предыдущих инструкций, продолжать организацию на местах, пользуясь всяким случаем, чтобы стягивать силы к нам на Дон. Единственным безошибочным моментом выступления надлежало считать приближение к данному району Добровольческой армии.
Много позднее, я узнал, что разговор шел о «Союзе защиты Родины и свободы», возглавляемом Савинковым — обстоятельство, которое Страдецкий утаил от меня. И что эта организация в половине апреля не имела еще решительно никакого реального значения.
Тем не менее доклад поставил на очередь вопрос о необходимости сказать во всеуслышание слово от армии, тем более, что само бытие ее в последнее время среди широких кругов русского общества вызывало сомнение.
В Лежанке под гром неприятельской артиллерии я составлял свое Первое политическое обращение к русским людям:
От Добровольческой армии.
«Полный развал армии, анархия и одичание в стране, предательство народных комиссаров, разоривших страну дотла и отдавших ее на растерзание врагам, привело Россию на край гибели.
Добровольческая армия поставила себе целью спасение России путем создания сильной, патриотической и дисциплинированной армии и беспощадной борьбы с большевизмом, опираясь на все государственно мыслящие круги населения.
Будущих форм государственного строя руководители армии (генералы Корнилов, Алексеев) не предрешали, ставя их в зависимость от воли Всероссийского Учредительного Собрания, созванного по водворении в стране правового порядка.
Для выполнения этой задачи необходима была база для формирования и сосредоточения сил. В качестве таковой была избрана Донская область, а впоследствии, по мере развития сил и средств организации, предполагалась вся территория т. н. Юго-Восточного союза. Отсюда Добровольческая армия должна была идти историческими путями на Москву и Волгу…
Расчеты, однако, не оправдались…»
Указав далее мотивы нашего «исхода» с Дона, и, сделав краткий очерк первого кубанского похода, я заканчивал:
«Предстоит и в дальнейшем тяжелая борьба. Борьба за целость разоренной, урезанной, униженной России; борьба за гибнущую русскую культуру, за гибнущие несметные народные богатства, за право свободно жить и дышать в стране, где народоправство должно сменить власть черни.
Борьба до смерти.
Таков взгляд и генерала Алексеева, и старших генералов Добровольческой армии (Эрдели, Романовского, Маркова и Богаевского), таков взгляд лучшей ее части. Пусть силы наши не велики, пусть вера наша кажется мечтанием, пусть на этом пути нас ждут новые тернии и разочарования, но он — единственный для всех, кто предан Родине.
Я призываю всех, кто связан с Добровольческой армией и работает на местах, в этот грозный час напрячь все силы, чтобы немедля сорганизовать кадры будущей армии и, в единении со всеми государственно-мыслящими русскими людьми, свергнуть гибельную власть народных комиссаров.
Командующий Добровольческой армией Генерал-лейтенант Деникин».
23-го в Егорлыцкой я познакомил с «обращением» генерала Алексеева и старших начальников армии, находившихся в станице. «Обращение» не вызвало никаких возражений, и штаб послал большое количество напечатанных в походной кубанской типографии экземпляров его для распространения в Ростов, Киев, Москву и далее по России.
Прошло дня два. Заходит ко мне генерал Марков и смущенно докладывает:
— Среди офицерства вызывает толки упоминание воззвания о «народоправстве» и об «Учредительном Собрании»…
Я только наметил здесь три капитальнейших вопроса, вставшие передо мной в их элементарном отражении — тогда в глухой донской станице, при первом общении с внешним миром: единство фронта, внешняя «ориентация» и политические лозунги.
В дальнейшем ходе событий эти
