— К сожалению, пока нет, — ответил Боденштайн. — Но мы знаем, кто похитил его из клиники.
Терлинден вопросительно посмотрел на него.
— Грегор Лаутербах признался в убийстве Штефани Шнеебергер, — продолжал Боденштайн. — Его жена сделала все, чтобы скрыть следы преступления и спасти его карьеру. Она знала, что Тис стал свидетелем убийства, и оказывала на него мощное давление, грозила ему и много лет пичкала его фармакологическими средствами, в которых он совершенно не нуждался. Почувствовав, что Амели и ваш сын представляют реальную угрозу для ее мужа и ее самой, она перешла к решительным действиям. Мы всерьез опасаемся, что она могла с ними что-нибудь сделать.
Терлинден неотрывно смотрел на него. Его лицо словно окаменело.
— А вы на кого все это время думали, кого считали убийцей Штефани? — поинтересовалась Пия.
— Я действительно думал, что это сделал Тобиас, — ответил он, помедлив. — Я думал, что он увидел Штефани с Лаутербахом и от ревности сорвался с катушек. Я догадывался, что мой сын Тис что-то знает об этом, но, поскольку он не говорит, я так и не узнал, что именно. Теперь, конечно, многое становится понятным. Вот, значит, почему Даниэла проявляла о нем такую заботу. И почему Тис так жутко ее боялся…
— Она грозила упрятать его в сумасшедший дом, если он когда-нибудь скажет хоть слово о том, что видел, — пояснила Пия. — Но по-видимому, даже она не знала, что Тис хранит в подвале оранжереи мумию Штефани. Ей, наверное, сообщила об этом Амели. Поэтому фрау доктор Лаутербах и подожгла оранжерею. Она хотела уничтожить не столько картины, сколько труп Белоснежки.
— Боже мой!.. — Терлинден встал и подошел к окну.
Чувствовал ли он, по какому тонкому льду он ходит? Боденштайн и Пия переглянулись за его спиной. Его в скором времени привлекут к ответственности за бесчисленные нарушения закона, и не в последнюю очередь за крупномасштабную коррупционную деятельность, о которой рассказал Грегор Лаутербах, трусливо спасая собственную шкуру. Об этом Клаудиус Терлинден пока ничего не знал, но он наверняка постепенно начинал осознавать, какая вина лежит на нем и сколько несчастий произошло в результате его преступного молчания и лукавства.
— Лютц Рихтер вчера пытался покончить с собой, когда наши коллеги арестовали его сына, — первым нарушил тишину Боденштайн. — Одиннадцать лет назад он организовал что-то вроде заговора с круговой порукой, чтобы скрыть истинную картину преступления. Лаура Вагнер была еще жива, когда его сын со своими друзьями бросил ее в подземный топливный бак на аэродроме в Эшборне. Рихтер знал это и засыпал люк бака землей.
— А когда Тобиас вернулся из заключения, он опять взял руководство в свои руки и организовал нападение на него, — прибавила Пия. — Это была ваша инициатива?
Терлинден повернулся.
— Нет. Я, наоборот, строго-настрого запретил им это делать, — ответил он хриплым голосом.
— Манфред Вагнер сбросил мать Тобиаса с моста, — продолжала Пия. — Если бы вы не заставили своего сына Ларса молчать, ничего бы этого не случилось. Ваш сын, скорее всего, был бы жив, семья Сарториус не разорилась бы и не распалась. Вагнеры когда-нибудь оправились бы от своего горя и смогли начать новую жизнь. Вы хоть понимаете, что именно по вашей вине эти семьи перенесли столько горя? Не говоря уже о вашей собственной семье, которая из-за вашей трусости прошла через ад!
— При чем здесь я? — удивленно произнес Терлинден. — Я всего лишь заботился, выражаясь языком коммерции, об ограничении ущерба.
Пия не поверила своим ушам. Хотя Терлинден, конечно же, нашел оправдания своей преступной деятельности или бездеятельности и все эти годы усердно обманывал сам себя.
— Какие же еще более тяжкие последствия вы хотели предотвратить? — саркастически спросила Пия.
— Деревенская община грозила развалиться, — ответил Терлинден. — Наша семья уже много десятилетий несет главную ответственность за жизнь деревни. Вот это и есть то, чем я руководствовался! Да, мальчишки совершили глупость, они были пьяны, но девушка сама их спровоцировала. — Начал он неуверенно, но с каждым словом в его речи все более отчетливо звучала убежденность. — Я рассудил так: Тобиас убил Штефани, значит, ему все равно не избежать тюрьмы. Так какая разница — за одно убийство или за два? А за то, что он не потянул за собой своих друзей, я и поддержал его семью и все это время заботился о том, чтобы…
— Перестаньте! — оборвал его Боденштайн. — Единственное, чем вы руководствовались, это стремление выгородить Ларса! Вас волновало только ваше доброе имя, которое неизбежно попало бы в прессу, если бы Ларс фигурировал в этом деле. А на этих молодых людей, как и на остальных жителей деревни, вам было наплевать. О том, насколько вам было наплевать на семью Сарториус, красноречиво говорит уже хотя бы тот факт, что вы разорили ее, открыв «Черного коня» и посадив в нем коммерческим директором бывшего повара Сарториуса.
— Кроме того, вы хладнокровно воспользовались ситуацией в своих корыстных целях, — приняла эстафету Пия. — Альберт Шнеебергер не хотел продавать вам свою фирму, но вы в этой экстремальной для него ситуации оказали на него, сломленного горем, такое давление, что он в конце концов согласился. После этого вы, вопреки договоренности, уволили большинство сотрудников и продали фирму по частям. Вы единственный человек, которому вся эта трагедия оказалась выгодной во всех отношениях!
Терлинден враждебно смотрел на Пию, выпятив вперед нижнюю губу.
— Но сейчас все вдруг сложилось совершенно иначе, так, как вы себе это и представить не могли, — не смущаясь, продолжала Пия. — Альтенхайнцы не стали ждать дальнейших указаний с вашей стороны, а принялись действовать самостоятельно. А тут еще появилась Амели и начата докапываться до истины и тем самым невольно поставила полдеревни перед выбором: быть или не быть. А у вас уже не было прежней власти, чтобы остановить лавину, обрушившуюся с возвращением Тобиаса…
Терлинден помрачнел. Пия, скрестив на груди руки, выдержала его злой взгляд. Она безошибочно определила его уязвимое место.
— Если Амели и Тис погибнут, — произнесла она с угрозой, — то это будет исключительно ваша вина!
— Где они могут быть? — спросил Боденштайн. — Где фрау Лаутербах?
— Не знаю!.. — сквозь зубы произнес Терлинден. — Я действительно не знаю, черт побери!..
* * *
Низкие темно-серые тучи над Таунусом сулили снег. За последние сутки температура упала почти на десять градусов. На этот раз снег не растает. В Кёнигштайне Пия, не обращая внимания на сердитые взгляды прохожих, проехала прямо по пешеходной зоне и припарковалась перед ювелирным магазином, над которым располагалась клиника Даниэлы Лаутербах. Ее ассистентка мужественно держала оборону, терпеливо отвечала на нескончаемые телефонные звонки, как могла, успокаивала раздраженных пациентов, прием которых откладывался на неопределенный срок.
— Фрау доктора Лаутербах нет, — ответила она на вопрос Боденштайна о местонахождении ее начальницы. — И я никак не могу до нее дозвониться.
