Я не знал, что еще у него спросить, потом сказал:
– А там, наверху, где-нибудь можно остановиться?
Он кивнул:
– Конечно. Но дешевле всего в «Перепелке».
Его спутник тут же возразил:
– Нет, в «Лающей собаке».
И первый пояснил:
– Все зависит от того, какие насекомые вам больше понравятся: блохи в «Перепелке» или клопы в «Собаке».
И они, смеясь, пошли дальше.
А мы стали подниматься на холм, и вскоре булыжная мостовая сменилась каменными ступенями, и я понял, что мы не просто поднимаемся, а огибаем некую высоченную каменную стену. Когда-то давно Месун тоже был городом-крепостью, и это, видимо, сохранилась стена его цитадели. Над стеной нависали какие-то дворцы из серебристо-голубого камня с островерхими крышами и узкими высокими окнами. Наконец каменная лестница привела нас на извилистую улочку с небольшими домами, и Меле прошептала:
– Вон они.
Они действительно стояли рядом, две гостиницы, и на вывесках у них были изображены перепелка и яростно лающий пес.
– Так что, блохи или клопы? – спросил я, и Меле тут же ответила:
– Блохи.
Так что мы остановились в «Перепелке».
Мы с наслаждением вымылись, переоделись и отдали грязную одежду в стирку; ее приняла у нас сама хозяйка гостиницы, особа с кислым выражением лица. Мы очень опасались блох, но их там, похоже, было значительно меньше, чем на тех сеновалах, где нам приходилось ночевать в пути. Обед оказался довольно скудным и не слишком вкусным, но Меле сказала, что наелась и хочет сразу лечь спать. Она очень неплохо перенесла наше путешествие, и все же под конец дня ее невеликие силенки совершенно иссякали. В последние два дня она даже иногда начинала капризничать и плакать, как и любой окончательно измученный дорогой ребенок. Я и сам чувствовал себя порядком вымотанным, однако нервное возбуждение не позволяло мне сразу лечь спать, и я спросил у Меле, не будет ли она бояться, если я ненадолго схожу в город. Она лежала, прижимая к груди фигурку богини Энну и укрывшись, помимо одеяла, еще и своим любимым плащом.
– Нет, – заверила она меня, – ничего я не буду бояться. Ты иди, Клюворыл.
Но мне она показалась какой-то печальной, неуверенной, и я сказал:
– Может, мне все-таки лучше не ходить?
– Иди, иди, – сурово возразила она. – Уходи же! А я буду спать! – Она закрыла глаза, нахмурилась и поджала губы.
– Ну, хорошо. Я скоро вернусь, еще до того, как стемнеет.
Меле мне ответить не пожелала, только еще крепче зажмурилась. И я вышел из комнаты.
Как только я оказался на улице, то сразу увидел тех самых молодых людей, которые указали нам дорогу. Они слегка запыхались после крутого подъема. Тот, что тогда подмигнул мне, тоже заметил меня и спросил:
– Ну что, значит, выбрали блох?
У него была очень приятная улыбка, и он совершенно не скрывал, что мы с Меле его заинтересовали. Я воспринял эту вторую встречу как некий знак судьбы и спросил:
– Вы ведь студенты университета? – Он кивнул; его спутник с недовольным видом стоял рядом. – Я бы очень хотел узнать, могу ли и я стать студентом.
– Мне так и показалось.
– Не могли бы вы… вообще-то… как мне следует… и у кого мне лучше спросить?..
– А что, разве тебя никто сюда не посылал? Ну, твой учитель или ученый, у которого ты работал? Неужели нет?
– Нет, – ответил я, и сердце у меня упало.
Он задумчиво склонил голову набок; смешная бархатная шапочка сидела у него на голове как-то особенно лихо.
– Ладно, идем с нами в «Большую бочку», выпьем и поговорим, – сказал он. – Меня зовут Сампатер Йилле, а это Гола Медерра. Он изучает юридические науки, а я – филологию.
Я назвал свое имя и сказал:
– Я был рабом в Этре.
Я решил сразу во всем признаться, до того, как они со стыдом поймут, что предложили свою дружбу бывшему рабу.
– В Этре? Неужели ты и во время той знаменитой осады там жил? – сразу заинтересовался Сампатер, не обращая внимания на мое «ужасное» признание, а Гола сказал:
– Да идемте же, мне пить хочется!
Мы пили пиво в «Большой бочке», битком набитой шумными студентами; они в основном были примерно моих лет или чуть старше. Сампатер и Гола стремились, во-первых, выпить как можно больше пива и как можно скорее, а во-вторых, поговорить с каждым, кто находился в зале, и каждому они представляли меня, и каждый давал мне совет, куда лучше пойти и с кем повидаться, чтобы получить разрешение посещать лекции по филологии. Когда же выяснилось, что я не знаю ни одного из тех знаменитых преподавателей университета, имена которых они упоминали, Сампатер воскликнул:
– Неужели ты не знаешь ни одного имени? Ни одного человека, у которого хотел бы учиться?
– Учиться я хотел бы у Оррека Каспро, – сказал я.
– Ха! Ничего себе! – Он так и уставился на меня, потом рассмеялся и поднял кружку, желая со мной чокнуться. – Так ты у нас, значит, поэт!
– Нет, нет. Я только… – Я не знал, кто я такой. Я вообще знал слишком мало; не знал даже, чем хочу заниматься, кем хотел бы стать. Никогда в жизни я не чувствовал себя до такой степени невежественным.
А Сампатер, осушив кружку до дна, заявил:
– Всем еще по одной, я плачу. А потом я провожу тебя и покажу, где он живет.
– Нет, не могу же я…
– Почему же нет? Видишь ли, он держится совсем не как профессор университета и званиям особого значения не придает. Так что к нему вовсе не нужно подползать на коленях. В общем, выпьем и пойдем прямо к нему, это совсем близко.
Но я все-таки ухитрился улизнуть от этой развеселой компании, сказав, что сейчас мне непременно нужно вернуться в гостиницу, потому что мой маленький братишка остался там один. Я заплатил за выпитое нами пиво, что еще больше расположило ко мне моих новых знакомых, и Сампатер подробно рассказал, как найти дом Оррека Каспро; оказалось, что он всего в двух улицах от «Большой бочки», за углом.
– Ты обязательно завтра же сходи и повидайся с ним! – сказал Сампатер. – Или лучше давай я сам с тобой схожу.
Но я заверил его, что непременно завтра же отправлюсь к Орреку Каспро и постараюсь воспользоваться его именем как паролем. Лишь после этого мне удалось убраться из «Большой бочки» и вернуться наконец в «Перепелку». Голова у меня от всех этих событий просто шла кругом.
Проснулся я рано и долго лежал, размышляя, пока в нашу комнатку с низким потолком не заглянуло солнце. И тут я наконец пришел к определенному решению. Мои невнятные планы насчет того, чтобы стать студентом университета, как-то сами собой растворились. У меня не хватало денег, не хватало знаний, и я был уверен, что никогда не смогу стать таким же уверенным и легкомысленным, как эти веселые, доброжелательные парни из «Большой бочки». Они были, в общем-то, моими ровесниками, вот только взрослели мы по-разному.
