Ребекка улыбнулась, усомнившись, чтобы ее утонченная тетушка могла сказать подобные слова. Может, она и была слишком робкой, но после стольких лет замужества прекрасно изучила своего мужа и сумела подобрать к нему ключик.
– Я так рада. Подозреваю, что папа очень переживал ссору с братом. Всякий раз, когда он говорил о нем, в его голосе звучала тоска.
– Сомневаюсь, что Боуден когда-нибудь по-настоящему верил в виновность твоего отца. Из гордости не мог пойти на примирение первым и затеял это расследование, чтобы иметь хоть какое-то понятие о жизни вашей семьи. Он боялся вслед за Элен потерять и брата.
– Вот тебе классический пример того, что любовь и ненависть суть две стороны одной медали. Может быть, прекрасная идея для картины.
– Так к кому относятся слова о потопе? – спросил Кеннет.
Ребекка допила суп и поставила кружку на прикроватный столик.
– Боуден должен быть доволен результатами твоего расследования, – сказала она.
Кеннет кивнул.
– Он аннулирует закладные. Мне кажется, я этого не заслужил, но Боуден настаивает на выполнении данного пункта нашего договора.
– Ты нашел убийцу и к тому же примирил лорда Боудена с отцом. Думаю, он просто обязан выполнить свое обещание.
– Благодаря ему я встретил тебя, и это самая лучшая награда за мои труды.
Кеннет отставил кружку и склонился над Ребеккой.
– Сейчас, когда мое состояние не позволит бедствовать моей будущей супруге, хочу предупредить тебя, что приложу все силы, чтобы добиться твоей руки. Я обманным путем проник к вам в дом, но, может быть, моя любовь к тебе смягчит твое сердце. Я… я не понимал, как ты мне дорога, пока едва не лишился тебя.
Кеннет достал из кармана кольцо.
– На твоем пальце я обнаружил звено с сердечком и соединил все звенья вместе. Теперь оно снова целое. – Кеннет протянул кольцо Ребекке.
Ребекка смотрела на крошечную золотую вещицу, терзаемая противоречивыми чувствами. Испытывая священный ужас, она отложила кольцо в сторону и попыталась заговорить о другом.
– Что ты рисовал? – спросила она. Шрам на лице Кеннета побелел.
– Я делал кое-какие добавления тушью к тому, что написал акварелью, но картина еще не готова, чтобы ее показывать.
– Я сгораю от любопытства.
Кеннет пожал плечами и взял чертежную доску.
– На этой картине мое самое страшное воспоминание, – сказал он, положив доску Ребекке на колени. – Боюсь, что теперь меня будет мучить новый кошмар: безумец тащит тебя к обрыву.
На акварели Кеннета была изображена выжженная солнцем земля Испании и на ней огромное дерево в три обхвата. Был рассвет, на небе ни облачка, и на фоне этой небесной голубизны отчетливо виднелись тела двух повешенных – мужчины и женщины. Длинные черные волосы, подхваченные ветром, закрыли лицо женщины.
Ребекка сразу поняла, что изображено на картине.
– Смерть Марии, – сказала она.
Кеннет кивнул. Лицо его еще больше осунулось.
– После того как я вместе с группой партизан был захвачен в плен, единственным утешением для меня оставалось сознание, что Мария далеко и с ней ее брат Доминго. На меня надели наручники и повезли в штаб-квартиру французских войск. Мы ехали, пока совсем не стемнело, и только тогда остановились на ночь под высоким деревом. Было слишком поздно, чтобы разжигать костер, и мы, поев хлеба с сыром, закутались в одеяла и улеглись спать. Но я… я никак не мог заснуть. Мне все время казалось, что случилось нечто ужасное, но невозможно было понять, что именно. Я разбудил офицера конвоя и попросил у него разрешения отойти подальше от дерева, всего на каких-нибудь тридцать – сорок шагов. Но мне все равно не спалось. Казалось, леденящей душу жутью пропитан сам воздух. И только когда взошло солнце… я увидел Марию и Доминго.
– Какой ужас, – еле слышно прошептала Ребекка, чувствуя, как холодеет у нее внутри. – Странно, что ты не сошел с ума.
– Так оно и было. – По лицу Кеннета пробежала судорога. – Два дня спустя мне удалось бежать. Я добрался до моего полка, но служить в разведке больше не мог. Майкл спас меня от сумасшествия. Я никогда не рассказывал ему о своей боли, но он понял, что я на грани безумия: Он всегда находился рядом, безошибочно угадывая, когда надо поговорить со мной, а когда просто помолчать, и постепенно я стал приходить в себя.
Ребекка дотянулась до руки Кеннета и сжала ее. Это пожатие подействовало на нее как разряд электрического тока, которым, казалось, был пропитан весь воздух.
– Мария умерла за свободу Испании, – сказал она. – Ее страна свободна, а ее душа и души ее братьев обрели покой.
– Полагаясь на Господа, хочу в это верить, – сказал Кеннет, прикрывая своей ладонью руку Ребеки.
Ребекка ощутила его боль как свою, и все это вдруг смело барьеры, защищавшие ее от невыплаканного горя. Она почувствовала себя разом помудревшей, способной пережить потерю матери и начать жить своей собственной жизнью. И однако, внутри у нее было еще целое море застарелой печали, затвердевшей, как лава.
– Ты веришь в Бога? – спросила Ребекка любимого дрожащим голосом. – Веришь в жизнь после смерти?
Немного поколебавшись, Кеннет ответил, тщательно обдумывая каждое слово:
– Я верю в созидательную силу, которая выше нашего понимания, и в силу духа, которую невозможно уничтожить. Мария и твоя мать не только обрели покой, но где-то там они живы и являются такой же реальностью, как и мы с тобой.
Рыдания сотрясали тело Ребекки. Все горе, скопившееся в ее душе после смерти матери, неудержимым потоком слез хлынуло наружу. Она плакала горько и безутешно. Она всегда боялась, что если когда-нибудь заплачет, то не сможет остановиться, и так оно и случилось. Разве живой человек может вынести такую боль?
Кровать заскрипела под тяжестью Кеннета. Убрав чертежную доску с колен Ребекки, он привлек ее к себе, чувствуя, какая буря бушует внутри нее. Ребекка спрятала лицо у него на груди, продолжая горько рыдать и чувствуя себя такой же беспомощной, какой она была в руках негодяя Фрейзера, тащившего ее на верную гибель.
Но несмотря на свой страх, что она будет рыдать вечно, Ребекка начала понемножку успокаиваться.
Горе и печаль постепенно отпускали ее. Она чувствовала себя маленькой девочкой, несправедливо обиженной взрослыми, и ей хотелось, чтобы ее приласкали и утешили. Она снова вспомнила все свои обиды: презрение общества, отдаленность родителей, которые жили своей собственной жизнью, лишая ее ласки и заботы. И больше всего она ощущала свое одиночество и постоянный страх, что никто и никогда не полюбит ее, что она не заслуживает чьей-то любви.
Но так ли это? Теперь она не одинока. Сильные руки Кеннета обнимают ее, защищая от раздирающих душу страхов. Своей щекой она чувствует биение его сердца. Пусть их знакомство началось с обмана, но он всегда был добрым и благородным по отношению к ней, любящим и понимающим. Только в его любви она нашла тепло и взаимопонимание. Она ему многим обязана.
