Книга Блабериды - Артем Краснов

Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 140

— Эм… Thank you, — кивнул я.

Несколько секунд Чаудхари смотрел мимо меня, как часто бывает при скайпах, потом кивнул и отключился.

Я был зачарован его интонациями и округлостью фраз: видеть не значит смотреть… Я пытался осмыслить сказанное, обратился к внутреннему взору, изучал себя глазами постороннего.

Но скоро эта психоделика мне надоела. Интонации и приятный акцент Чаудхари быстро забылись, а с ними ушёл и смысл его слов. Я бегло прочёл статью о нём в википедии и вспомнил, что Чаудхари был сектантом-проповедником, который ездил по миру и говорил слова, смысл которым присваивали сами слушатели.

По крайней мере, я был благодарен Чаудхари за стремление поддержать меня. Братерский так и не объявился.

* * *

Через несколько дней позвонил Павел, помощник Шавалеева, директора «Вавилон Страхования». Павел настаивал на встрече. Я с трудом вспомнил наш разговор с Шавалеевым и почувствовал стыд, как обычно бывает, когда нахамишь кому-нибудь сгоряча. Вся эта встреча была совершенно необязательна.

Павел был вежлив и настойчив.

— Ну, давайте всё-таки встретимся и обсудим некоторые детали

Казалось, его кисловатое дыхание проникает даже через трубку.

— Я предлагаю завтра в обед у нас в офисе… — тараторил он.

Ловушка, подумал я.

— Павел, если честно, у меня просто нет времени…

— Хорошо, давайте послезавтра. Но послезавтра обязательно. Кстати, я вам подобрал варианты страховки, Бахир Ильсурович распорядился.

— Спасибо, Павел, если честно, я ещё не думал о страховке…

— Очень хороший вариант. Вы сами увидите.

В конце концов я согласился приехать в четверг утром.

Но в четверг что-то изменилось. Я немного опоздал, и охранник долго не хотел пускать меня внутрь, ссылаясь на чьё-то распоряжение. Потом он кому-то звонил, звонил снова и перезванивал, я дважды порывался уйти, но оставался с одной лишь целью: высказать презрение Павлу в лицо.

Но Павел всё-таки спустился и так многословно извинялся, что я забыл о гневе. Выглядел он, как человек, которого заставили бегать кросс в костюме. Узел галстука съехал набок, и сам галстук был будто сломан у корня.

— Вы извините, у нас тут перестановки небольшие, меня тут немножко дёргают, — бормотал он.

Мы прошли мимо кабинета Бахира Ильсуровича, дверь которого оказалась заперта, и свернули в кабинет Павла дальше по коридору. Он торопливо уселся за компьютер. Мне стало не по себе.

— Павел, не нужна мне дешёвая страховка. Я, правда, глупо себя чувствуют.

Он что-то быстро печатал, и уловил из моей речи, видимо, только слово «страховка». Он сунул мне бумаги, я принялся читать договор, но мелкие буквы скакали и расплывались, и пока я сосредотачивался, он выхватил договор и убежал ставить какую-то печать.

Через несколько минут он вернулся, вручил мне документы и снова уселся за компьютер. Страховое предложение в самом деле было неплохим. Я стал искать подвох.

Павел тем временем говорил по телефону, постоянно переспрашивая собеседника, будто они говорили на разных языках.

— А… Эйс… Уии… Сия… — из его глотки вырывалось бормотание, словно собеседник то и дело прерывал его попытки говорить по-французски. А может быть, в самом деле был французом.

Павел положил трубку и углубился в монитор, всё ещё непроизвольно мямля.

— Так, так, так, — вдруг забарабанил он по столу. — У меня к вам был ещё разговор. Но, но, но… Но можем ли мы немножко его перенести?

— Павел, честно слово, ситуация анекдотическая. Я ведь не напрашивался. Если не секрет, что происходит?

Несколько секунд Павел смотрел в монитор. Его брови от удивления или какого-то лицевого спазма забрались под самую жиденькую чёлку.

Наконец он совладал с собой, заговорил вполголоса и с некоторым азартом:

— У нас Шавалеева снимают. Вот, приказ пришёл. Но я это вам не как журналисту говорю. Уже готовится заявление для прессы. Вы не публикуйте пока, ладно?

— Ладно. Может быть, я изучу документы дома, а если устроит, потом оплачу?

Павел оживился, закивал, выпроводил меня из кабинета и захлопнул дверь под пулеметную очередь «ну, давайте, ну, до связи».

Около кабинета Шавалеева стояли двое. Я сразу узнал их: Братерский и Юлиана. Поза Юлианы выражала некое предложение. Братерский стоял на расстоянии и предложения не принимал.

Он сильно изменился. В СИЗО его побрили, и в свете лампы неровный ежик волос искрился сединой. Потеря кудрей драматично сказалась на его внешности; раньше казалось, его волосы раздувает невидимый ветер, теперь же наступил штиль. Одет он был просто, в тонкий свитер и брюки, напоминая продавца в магазине автотоваров. Лицо похудело и стало темнее.

Братерский заметил меня, но не отреагировал. Точнее, он задержал взгляд на несколько секунд, но отвёл его равнодушно.

Я не выдал знакомства. Проходя мимо, я услышал обрывок фразы Юлианы: «…это вне его компетенций совершенно точно…»

У лестницы я обернулся. Из кабинета вышел незнакомый мне человек, и все трое двинулись по коридору вслед за мной. Вприпрыжку я сбежал с лестницы и выскочил на улицу с такой скоростью, что охранник, наверное, хотел крикнуть вслед, что туалет был дальше по коридору.

* * *

Я жил в напряжении. Напряжение стало привычкой. В жизни не происходило ничего существенного. Никто не угрожал мне увольнением и не вызывал на допросы.

Я проживал картонную жизнь. Я играл в гляделки с невидимым противником. Я чувствовал обратный отсчёт.

Иногда мне хотелось взять паузу и подвести промежуточный итог, записать что-нибудь в свой дневник и перевернуть страницу. Но подвести итог не получалось; меня душил страх, что всё рухнет именно в момент, когда я провозглашу начало новой жизни.

— Пора уже забыть, — говорила Оля, если я молчал слишком долго.

Вантуз следил за мной с кухонного гарнитура, строгий и равнодушный, как санитар.

Забыть? От меня словно ждали, что я задышу полной грудью или раскаюсь. Я знаю эти издевки судьбы: в дни, когда ты предвкушаешь выпускной, судьба готовит для тебя похороны отца.

Потом у меня обострилась такая фобия: я стал бояться не сумасшествия, а слабоумия. Может быть, я уже поражен и не замечаю? Разве не в этом сила слабоумия? Внутренний компас продолжает показывать на север, пока ты блуждаешь всё сильнее. Слабоумие должно быть незаметно. Самая высокая самооценка у самых никчёмных людей.

Как-то я записывал комментарий пресс-службиста железной дороги на листке-обратке, а когда перевернул, обнаружил на нём копию страницы из какого-то справочника по психиатрии. На ней было отпечатано:

«Термины „дебильность“, „имбецильность“ и „идиотия“ полностью исключены из МКБ-10. Это сделано в связи с тем, что они вышли за сугубо медицинские рамки, стали играть социальный (негативный) оттенок. Вместо них предложено использовать исключительно нейтральные термины, количественно отражающие степень умственной отсталости».

Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 140