Когда я был мальчишкой, Носил я брюки клеш, Соломенную шляпу И финский нож. Мать свою зарезал, Отца я зарубил, Сестренку-гимназистку В сортире утопил…
— Чтоб я этого больше не слышала! — оборвала мое выступление мать. — Что, хочешь вслед за Лысовым в тюрьму?
Что такое тюрьма, я не знал, но подозревал — что-то страшное. На своей шкуре не раз испытал, как тяжело и скучно сидеть на запоре. Когда гости разошлись, я решил исправить свой промах, начал задавать матери вопросы, например, много ли воды в Байкале и может ли она вытечь вся через Ангару.
За всю жизнь мама дальше своей деревни и Байкала не бывала. А Байкал она видела из окон поезда, когда ездила с отцом за ягодами. Величественное озеро произвело на нее сильное впечатление, я это знал и при удобном случае старался перевести разговор на приятную для матери тему.
— Если Байкал пойдет, то все моря за собой поведет, — улыбаясь, ответила мама и, не выдержав, улыбнулась. — Ну ты и вопросы задаешь, взрослому ответить сложно. Пойдешь в школу, учись хорошо. Тогда быть тебе министром.
Довольный, что все обошлось, я ушел за печку, поставил на сундук табуретку, забрался на нее. Приказы и распоряжения можно было чертить прямо по белой теплой стене угольком. Когда печь снизу доверху покрывалась моими закорючками, мать доставала известь, распаривала ее в ведре и забеливала.
Однажды из Слюдянки приехал дядя Володя и подарил мне цветные карандаши «Спартак» и альбом для рисования. Вот это был подарок! Когда из школы пришла Людмила, я тут же выпалил, что альбом и карандаши она не увидит как своих ушей. Но она хитрая — сумела подъехать, показала, как правильно надо писать цифры и буквы. Вечером пришла Алла и нарисовала мне пароход, самолет и огромный дом.
Обложка у альбома скоро оторвалась. К очередному приезду дяди Володи я пытался нарисовать новую, но из этого ничего не получилось. Вскоре альбом растащили по листочкам, карандаши провалились сквозь щели в подполье. Но я еще долго хранил коробочку, на которой скакал раненный в ногу Спартак.
Вечером к нам приходила Валя Роднина, заглядывала в мои глаза, притворно начинала восклицать:
— Я посмотрю, ты глаза совсем не моешь! Смотри, какие черные!
Дались им мои глаза, каждый считает своим долгом напомнить, что они у меня не вымыты. Я соскочил с табуретки, пошел к умывальнику, намылил руки и давай отмывать глаза. И заорал: посоветовала, называется.
Вечером всей женской компанией они усаживались за стол. Валя доставала лист бумаги и начинала показывать политический фокус. Она, перегибая лист, говорила, сколько земли хотела захватить Япония, сколько Германия и что из этого получилось. Валя ловко разрывала листок и на стол летели мелкие клочки бумаги.
Потом она начинала ворожить на картах, кому какой достанется суженый-ряженый и какая в дальнейшем ее ожидает судьба. Все знали, Валя завербовались на Север, в Бодайбо, и ждала вызова.
Туда можно было долететь на самолете, но билет стоил дорого. Был еще один путь — до Балаганска на пароходе, далее на лошадях до Жигалова и снова на пароходе по Лене. Валя выбрала второй путь — по воде. Мы с ее братом Толиком проводили Валю до первого болота, забрались на крышу нашего дома. Вскоре по реке со стороны города показался белоснежный пароход «Фридрих Энгельс». Он медленно обогнул Поповский остров, донеслись звуки далекой пароходной музыки. Вдруг Толька заплакал. Я молча смотрел на него: чего это он?
