— Когда состоялся этот разговор?
— За неделю или две до того злосчастного воскресенья.
— И что же произошло дальше?
— Таннер довольно быстро вернулся ко мне с докладом и сказал, что Алекс, будучи гражданином страны — члена ЕЭС, дискредитирующих его записей не имеет и что бумаги у него в полном порядке. Он прибавил, что в силу всего вышеперечисленного выслать его из Англии можно только в том случае, если он совершит уголовное преступление. Я знал, что если Алекс что-нибудь совершит, то первым делом обратится ко мне, так что и это не давало мне надежды. Мне оставалось только поблагодарить Таннера и оставить все как есть. Через пару дней после этого Таннер снова заговорил со мной об Алексе. Складывалось впечатление, что он узнал о нем много нового, в частности, кем и где тот работает. Кроме того, он установил, что я регулярно посещаю Стенхоуп. Таннер спросил, продолжает ли Алекс причинять беспокойство моим друзьям. Я ответил, что продолжает. Таннер спросил, не хочу ли я, чтобы он поговорил с ним и призвал его к порядку. Я ответил, что, на мой взгляд, предупреждение, исходящее от офицера полиции, вряд ли сможет его урезонить. Таннер расхохотался и сказал, что я при всем его ко мне уважении плохо представляю себе практическую сторону полицейской работы.
Лонг сильно потел. Его крахмальная, безукоризненно отглаженная рубашка, которую выбросила ему из спальни миссис Лонг, потемнела от пота на спине и под мышками.
— Вы согласились на это предложение Таннера? — Теперь, когда Лонг разговорился, Кэти задавала ему вопросы мягким, почти нежным голосом, не давила на него и лишь старалась направлять беседу с нужное русло.
— Нет, хотя я много думал о том, что он сказал. Как бы то ни было, я договорился о поездке на несколько дней в Стенхоуп в надежде, что мне удастся утрясти свои дела с Алексом, пока я буду там находиться. Но это оказалось почти неразрешимой проблемой. Он отказывался принимать меня всерьез. Когда я заявил ему, что больше не желаю иметь с ним ничего общего, он просто рассмеялся мне в лицо. Он также напомнил мне… — Тут Лонг сделал паузу и сглотнул, словно заново переживая одолевавшие его ужасные воспоминания всякий раз, когда он возвращался к ним мыслями. Кэти протянула ему стакан с водой, которую он выпил залпом, прежде чем продолжить свое повествование. — Он напомнил мне, что у него хранится письмо личного характера, которое я ему написал, а также сделанные им некоторые особого рода фотографии. — Лонг поник головой. — Поверьте, это был настоящий кошмар. Ничего хуже этого я и представить себе не мог.
— Что вы сделали после этого?
— Это было в пятницу. В субботу я виделся с ним и условился о встрече на следующий день. Я хотел предпринять последнюю попытку договориться с ним, уладить с помощью денег наши с ним… хм… — Он снова сделал паузу.
— Взаимоотношения, — подсказала Кэти.
— Вот именно. Но оптимистических чувств относительно результатов этой встречи я не испытывал. Поэтому я позвонил инспектору Таннеру и сказал, что контролировать Алекса становится все труднее и что он угрожает моим друзьям шантажом. Я объяснил, что они собираются предпринять еще одну, последнюю попытку урегулировать отношения с ним, но если она сорвется, им останется только одно: прибегнуть к помощи Таннера.
— Вы продолжали утверждать, что помощь требуется вашим друзьям?
— Да. Но я уверен, что к тому времени он уже догадывался об истинной подоплеке этого дела.
— Продолжайте.
— Я сообщил ему о некоторых деталях назначенной мной встречи, и он попросил меня после этого ему перезвонить. Сказал, что, если встреча окажется неудачной, он лично приедет в клинику и сделает Алексу соответствующее внушение.
— Разве это не казалось вам рискованным? — спросила Кэти. — Неужели вы не испытывали беспокойства относительно того, что Алекс мог рассказать инспектору?
— Мне больше не на что было надеяться. Я хотел, чтобы это дело так или иначе уладилось, и не видел другого выхода.
— Как Алекс отреагировал на ваше предложение о финансовом урегулировании?
— Он был неумолим, хотя я готовился дать ему значительную сумму, даже, я бы сказал, весьма значительную. Он снова рассмеялся мне в лицо и сказал, что деньги он, конечно, возьмет, но и от моей помощи не откажется. Он сказал, что я в полной его власти и что он мне это докажет. И доказал.
В комнате установилась напряженная тишина.
— Каким образом? — спросила Кэти.
Они ждали, что Лонг что-нибудь ответит, но он молчал.
— Что же произошло?
Лонг поднял глаза и стал созерцать потолок, словно вспоминая некое событие из далекого прошлого.
— Когда все это кончилось… короче, когда я собрался уходить, я объявил ему, что у меня есть друг, который мечтает его увидеть, и я хочу, чтобы он с ним встретился. Я попросил его подождать в гимнастическом зале. Потом я позвонил Таннеру. Что и говорить, настроение у меня было подавленное. Таннер догадался по моему голосу, что я сильно опечален результатами встречи. Я рассказал ему о письме и фотографиях, он же стал расспрашивать меня о том, в какой комнате Алекс живет, есть ли у него машина, квартира в городе, и о подобных вещах. Потом он сказал, чтобы я возвращался к себе и вечером снова ему перезвонил.
— Давайте установим точное время событий. Когда вы ушли от Петроу?
— Не уверен, что смогу назвать точное время. Возможно, было без четверти пять. Я поднялся в холл и прошел в помещение с таксофоном, чтобы позвонить Таннеру.
— Вы встретили кого-нибудь по пути?
— Нет, всюду было тихо и пустынно. Я вернулся к себе в комнату, принял душ, после чего спустился в столовую на ужин. Поужинав и посетив вечернее развлекательное мероприятие для пациентов и гостей, я перезвонил Таннеру. Он спросил, слышал ли я что-нибудь об Алексе, а когда я ответил «нет», сказал, что обо всем позаботился и что мне не о чем больше волноваться.
— Что в точности он тогда сказал?
— Сейчас точно я уже не помню, но по-моему только это. Что он обо всем, имеющем отношение к Петроу, позаботился и что мне не о чем больше беспокоиться.
— Как вы истолковали его слова?
— Честно говоря, я удивился. Мне было трудно в это поверить. И я спросил его, как все прошло. Но он не объяснил, повторил только, что мне не о чем больше беспокоиться. Я спросил его о письме и фотографиях, но он снова сказал, что обо всем позаботился. Он был спокоен и деловит, и, по мере того как я проникался доверием к его словам, у меня в душе росло чувство благодарности к нему. Я ответил, что не в состоянии выразить ему свою признательность — так она велика. На это он мне сказал, что хочет кое-что со мной обсудить через день или два.
Я не имел ни малейшего представления, что произошло с Алексом, пока вы сами не объявили мне об этом на следующее утро. Поначалу я никак не мог сообразить, что к чему, и считал случившееся каким-то невероятным совпадением. Я даже подумал, что коли все разрешилось по велению судьбы, то мне нечего было суетиться и вовлекать в это дело Таннера. И чем больше я об этом размышлял, тем лучше понимал, что мне не следовало прибегать к помощи этого человека, поскольку я не знал, о чем рассказал ему Алекс, как он воспринял его слова, а кроме того, как он распорядился моим письмом и фотографиями.
