Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 120
Но дело близилось к вечеру, а толку было чуть – один еле слышный стон за все время.
– Огнем надо! – тихо бурчал подмастерье-заплечник, раскладывая на холстине ряд щипцов и клещей. – Огонек – он завсегда говорило развязывает… самое милое дело! Помню, года три назад, еще при девизе Вечной Весны, изменщика-телохранителя работали – ох и детинушка был! Батог отскакивал! А как каленую спицу сунули туда, где у него не кругло, – мигом запел: винюсь, каюсь, злоумышлял и готов претерпеть!.. Вот и этого бы, преподобного, – огоньком…
– Жаль, Сым-Хватала слег, – вторил ему собрат по ремеслу. – Старенький он, Хватала, забывать все стал, я ему одно, он мне другое… а как пытуемого увидит – куда годы и деваются! Орел! Закогтит, и клещей не надо! Одна беда – учеников не берет. Болтали караульщики, будто девку какую-то учит… врут небось! А я просился – так он мне в рожу дал! Несильно, правда… он старенький, а я ж не пытуемый, чтоб мне со всей силушки прикладывать…
И оба подмастерья согласно закивали головами, – видно, уважали слегшего Сыма-Хваталу и жалели, что не берет тот учеников.
А насчет девки – это, конечно, враки…
В толстую дубовую дверь забарабанили кулаками. Нет, даже не кулаками, а древками алебард. Чиновник мигом нацепил шапку и принял достойный вид, а палачи покосились на него и приостановили махание батогами. Мало ли кого принесла нелегкая, ежели так колотят?!
– Государев Советник с инспекцией! – рявкнули от входа (писарек, невзирая на почтенный возраст, уже успел метнуться и поднять засов).
Палачи переглянулись и обрадованно утерлись – перерыв, значит!
Самое время отдышаться и водички попить.
Перерыв и впрямь вышел долгий. Явившееся начальство церемонно приветствовало начальство пребывавшее, и Государев Советник углубился в протоколы дознания. Его интересовало все: последовательность усиления пыток, имена и стаж работы заплечников, причина отсутствия знаменитого Хваталы, время и степень воздействия на пытуемого, состав пищи узника и частота кормления; чиновник-дознатчик почтительно стоял рядом и изредка комментировал описанные события. Временами вспыхивала дискуссия. Только и слышалось:
– Ничтожный глубоко убежден: двойное кормление вредно сказывается…
– Осмелюсь возразить: ослабевший от голода пытуемый теряет изрядную толику чувствительности…
– И все же позднорожденный утверждает: если в приказе говорилось про необходимость избежать членовредительства!..
– Согласно высочайшему рескрипту…
– Методы духовного устрашения…
– Но он же монах! Клейменый сэн-бин! Сами знаете, высокомудрый, – шаолиньская братия…
– Оказывал сопротивление?
– Что вы! Просто молчит!
– Просто молчит? Или дознатчики недостаточно усердны?
– Переворачиваем горы!.. Про дом забыли, ночуем в допросной зале, трапезничаем тут же… рук не покладая…
– Со своей стороны я порекомендовал бы…
Наконец Государев Советник отложил протоколы и задумался.
Трое людей его свиты лениво стояли у двери, прислонившись к стене; четвертый же находился на шаг впереди прочих и напряженно всматривался в пытуемого монаха.
Змееныш Цай понимал, что умирает.
Умирает, как лазутчик.
Тонкость! Тонкость! Мастер «листвы и ветра» равно спокойно жертвует врагом, другом и собой.
Эта тонкость сейчас рвалась в клочья – и впрямь, где тонко, там и рвется! – Ошметки прежних навыков метались в сознании Цая мошкарой из сновидений, и глаза слезились без причины, а сердце грозило разорвать грудную клетку. Кого он сейчас видел перед собой? Преподобного Баня? Наставника Чжана, главу тайной службы? Чья голова торчала на колу; чьи руки скрещивались под ней?! Кто сейчас жестоко страдал в колодках?! С этим ли человеком они покидали Шаолинь, ехали в Нинго и плыли к Бэйцзину?! Или все пять чувств подводят измученного Змееныша, чудом оставшегося в живых?!
Какая разница?!
Уйти! Немедленно уйти и этой же ночью отправиться обратно в Нинго, потому что лазутчики жизни – это те…
Ладони Святой Сестрицы с нечеловеческой скоростью простучали по груди монаха – так бьет лапами кошка или лиса, – и преподобного Баня швырнуло через всю комнату, ударив спиной о стену.
Такой удар сломал бы обыкновенному человеку позвоночник.
Но монах встал.
Уйти! Вот она, дверь, – и словно не было ни дороги на Бэйцзин, ни старого Ши Гань-дана, ни Святой Сестрицы, ни преподобного Баня… Ничего не было! Бабушка, помоги! Я больше не в силах оставаться прежним юношей с душой змеи и сердцем старика! У меня седая голова, я должен был подохнуть к завтрашнему утру, но, видать, не подохну, и значит, это уже не моя жизнь, а дареная, с чужого плеча, медяк в плошке!.. Яшмовый Владыка, почему я не даю себе сделать этот шаг, почему всматриваюсь в лицо пытуемого, еле видное из-за канги, и ноги не хотят меня слушаться, а в мозгу хохочет взбесившийся нетопырь: «Шаолинь должен быть разрушен!»
Почему?!
Но совсем рядом, под убийственный смех твари, в который уже раз падал и вставал монах из тайной канцелярии, сэн-бин с клеймеными руками, наставник и насмешник – падал и вставал, не давая проклятой блуднице приблизиться к беспомощному Змеенышу.
Падал.
И вставал.
Ползи, Змееныш!
Прочь!
Вычеркни из памяти прошедшие дни, вычеркни события, недостойные лазутчика из семьи Цай: ты не спасал Маленького Архата, не учился у сэн-бина из тайной службы, не ловил губами редкие капли дождя, слушая, как шаркают вощеные подошвы монашеских сандалий, уводя их хозяина – того, кто не сдал тебя Золототыквенным! – к бамбуковому колу или к допросной зале…
Забудь!
Не было!
Лазутчики жизни – это те…
Достав из мешочка иглы – не обычные, длинные, а коротенькие, чуть меньше палочек для еды, с колечками на тупом конце, – монах внимательно поглядел на человека без возраста.
Рука человека без возраста скребла по земле, обдирая ногти – словно чего-то требовала.
Монах вложил в чужие пальцы иглу и стал ждать.
Ползи, Змееныш!
Как умирают монахи?
Как?!
Так же, как и лазутчики.
Змееныш Цай, бывший лазутчик жизни, криво усмехнулся и вышел на середину допросной залы.
– Я, рожденный в травах, безрассуден и глуп, – сказал он, поклонившись, и Государев Советник вместе с чиновником удивленно посмотрели на дерзкого. – Но по моему ничтожному разумению, дело кроется в нерадивости палачей и неумении добиться большого малыми средствами. Если мне будет дозволено, я осмелюсь продемонстрировать, как «птица Пэн склевывает алмазный столб».
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 120
