— Фицроджер, я знала о последствиях. И я поступлю точно так же, если понадобится.
— Ну уж нет! — рассмеялся он. — Из нас двоих хотя бы я должен учиться на ошибках! И если мы снова попадем в такое положение, я сначала свяжу тебя, чтобы не дать очередного шанса.
Имоджин наконец-то сочла возможным наслаждаться своим счастьем. Он одним движением снял с нее одежду, оставив одни чулки. И легко прошелся пальцами по следам синяков и ссадин.
— Нам обоим пришлось несладко, верно?
— Да. — Имоджин напряженно следила за его реакцией. — А что ты скажешь о моем лице?
— Имоджин, — он нежно поцеловал шрам на щеке, — меня никогда не пугали боевые шрамы. Ты спасла нас обоих. И я никогда этого не забуду. Я не стал упоминать об этом в зале, поскольку это скорее пошло бы нам во вред, чем на пользу. Но если бы не твоя отвага и сообразительность в подземелье, все могло бы кончиться по-другому.
Она заплакала от облегчения и от счастья и простерла к нему руки. Он обнял ее и поцеловал так, что очень скоро она забыла о своем горе. Они приникли друг к другу, упиваясь блаженной близостью.
Она стянула с него одежду, и он предстал перед ней обнаженным. Она отстранилась, чтобы получше разглядеть его, и с тревогой, совсем по-матерински, ощупала шрамы от новых ран. Все уже почти зажило, только на руке еще алел свежий след от стрелы и на плече и колене не до конца сошли кровоподтеки.
— Ты все еще хромаешь, — заметила она. — Это когда-нибудь пройдет?
— Да. — Его пальцы жадно скользили по ее телу. — Ты не поверишь, но мне было гораздо легче, пока я не споткнулся вчера о корень во время тренировки.
— Мне сказали, что ты едва не прикончил сэра Уильяма!
— Ну, до этого вряд ли дошло бы, но я действительно здорово разозлился. Мы в очередной раз поругались с Генрихом. Он не хотел меня слушать. И я все время думал об этом — вот и не заметил, что орудую мечом слишком грубо.
— О чем же ты думал?
— О тебе. Я тревожился из-за тебя.
Ответом Имоджин был жаркий поцелуй. Впервые она обратила внимание на шрам на губе у мужа. Прежде этого шрама не было. След от удара Уорбрика.
Она поцеловала этот шрам.
Она покрывала поцелуями каждую отметину на его теле и не могла остановиться.
— Не могу поверить, что я когда-то боялась тебя, — прошептала она. — Ты казался мне таким твердым.
— Это ерунда по сравнению с тем, какой я твердый сейчас! — поддразнил он, упираясь ей в ногу самой твердой частью своего тела.
Имоджин покраснела и рассмеялась — легко и свободно. Он ласково отвел волосы с ее лица.
— Надеюсь, демоны больше не будут тебя тревожить, хотя мы снова в этой комнате?
— О нет, — заверила она, но все же немного смутилась. Было как-то непривычно заниматься любовью средь бела дня.
— Ты такая восхитительно-розовая! Хочешь снова быть сверху?
Она покачала головой.
— Ты не мог бы… Можно сделать это так же, как в монастыре? — Она не сомневалась, что из розовой стала красной. — Только… только до конца?
Он уложил ее на кровать и улыбнулся.
— Я буду только рад. Пусть это будет моим подарком тебе, моя драгоценная амазонка!
Его проворные руки ласкали ее, не пропустив ни одного чувствительного местечка. Его губы превосходно помогали рукам, пробуждая все новые и новые ощущения и постепенно приближая ее к бурному экстазу.
На этот раз ей не надо было сдерживаться и нечего было бояться. На этот раз она не испытала боли, хотя, когда он вошел в нее — медленно, ах как медленно! — ее поразило непривычное ощущение полноты, заставившее слегка напрячься.
Имоджин лежала с закрытыми глазами, чтобы полнее погрузиться в разбуженный им водоворот страсти, но потом подняла веки и увидела, что он следит за ней с нежностью и тревогой.
— Милая, не спеши. Это всего лишь второй раз!
Имоджин сосредоточилась на своих ощущениях и легонько пошевелила бедрами.
— Я не спешу, мне и так хорошо, — прошептала она. — Просто немного странно. — Она снова пошевелилась и увидела, как у него перехватило дыхание. Проснувшиеся в ее теле ощущения были восхитительными и захватывающими, но еще восхитительнее было следить за его лицом. Она попробовала сделать бедрами круговое движение.
— Проклятие! — вырвалось у него, но это не было протестом. Напротив, он стал двигаться вместе с ней.
— О Боже! — воскликнула Имоджин. — Кажется, я сейчас… и ты будешь во мне!
— Хорошо.
— Фицроджер… — простонала она, не в силах больше сдерживаться. — Я…
— Все хорошо, Рыжик! — утешил он. — Все хорошо. — Его руки и губы не прекращали своей волшебной игры, но то, что находилось внутри ее, сводило ее с ума от восторга.
Имоджин слышала, как отчаянно скрипит под ними кровать, как будто они боролись, и как его сильное тело умело движется с ней в одном ритме, вознося все выше и выше на крыльях блаженства.
— Фицроджер, — пропыхтела она, — я буду кричать!
— Кричи, моя милая амазонка. Кричи так, чтобы слышал весь замок!
И Имоджин закричала, почувствовав наконец приближение экстаза:
— Тай!
А потом она лежала без сил, вялая и мокрая от пота. Ее сердце бешено билось в груди.
— Я как стеклянный кубок, разбитый на мелкие кусочки, — прошептала она.
Он обнял ее, хотя его руки тоже заметно дрожали.
— Ты абсолютно цела и невредима, душа моя, и я тоже, как это ни странно.
Она прикрыла глаза, стараясь восстановить в памяти самые восхитительные секунды их соития, и снова посмотрела на своего мужа:
— По-моему, я вопила довольно громко. Почему ты меня не остановил?
— Я хотел, чтобы все слышали, как ты кричишь. Если кому-то придет в голову, что я тебя пытаю, тем лучше.
Она бросила на него сердитый взгляд, но передумала ссориться и с блаженным вздохом устроилась поудобнее.
— Я так по тебе скучала! Разве они не знают, что это наказание гораздо хуже любых побоев?
— Ты решила, что это было наказанием? — Он потянул ее за волосы, заставляя посмотреть на себя. — Я наказывал сам себя. Даже когда я готов был убить тебя на месте, я хотел бы, чтобы ты была рядом со мной.
— Тогда зачем была эта разлука?
Его руки осторожно скользили по ее спине, пока не прикоснулись к следу от удара кнутом.
— Я понимал, что, как только ты окажешься здесь, нам придется что-то решать. А значит, дело могло дойти до поединка. Я не мог рисковать до тех пор, пока не оправлюсь от ран.
— Я даже подумывала о бегстве, чтобы уберечь тебя от этого, — призналась она. — И от оскорбления его королевского величества.
