Эйб дотронулся до костлявого плеча Сэма:
– Явление мессии. А мы с твоим чадом уже хотели пускать собак по следу.
Сэм уставился на Джейкоба:
– Ты здесь?
– Так-то ты приветствуешь сына? – вставил Эйб.
– Я вернулся вчера вечером, – сказал Джейкоб.
– Откуда? – спросил Эйб.
– Из Праги.
– Вот как? Что за дела, почему мне никто ничего не сказал?
Вопрос остался без ответа, поскольку отставной дантист, ставший габаем[62], трижды стукнул по биме, а отставной адвокат, ставший кантором, завел благословения. Сэм отвернулся и надел тфилин.
Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь вселенной, наделивший сердце способностью отличать день от ночи…
Джейкоб нашел себе место и скинул рюкзак, в котором были камера, сухой паек, солнечные очки, фонарик, пластиковые наручники и электрошокер, а также заряженный «глок» с запасной обоймой. Сверху лежал синий бархатный мешок с тфилин, выуженный из комода.
Это сколько же лет прошло? Самое малое, двенадцать. Джейкоб боялся, что забыл, как надевают тфилин, но выручила мышечная память: одну черную коробочку со священными письменами привязал к руке, бормоча благословение, другую укрепил точно посредине лба и обернул ремешок вокруг ладони и пальцев – по форме буквы, означавшей имя Бога.
Джейкоб глянул на отца и похолодел: лицо Сэма, застывшего в молитвенном раздумье, было точь-в-точь как глиняное лицо с чердака. Кантор приступил к кадишу, Сэм встал, и наваждение развеялось.
Служба шла своим чередом: восхваления, символ веры, просьбы об исцелении, благословенном годе и мире. Во время «Шма» Джейкоб отправил эсэмэску Маллику:
слушай израиль господь бог наш господь один
После песни ангелов габай, гремя ящиком для пожертвований, обошел прихожан. Джейкоб достал Сэмову сотенную купюру, несколько раз ее свернул, скрывая номинал, и пропихнул в щель ящика.
На финальном псалме Эйб ушел, сославшись на деловой завтрак. Вскоре и другие потянулись к выходу, в синагоге остались отец и сын.
– Ты не предупредил, что придешь.
– Да как-то и мысли не возникло.
– Конечно, конечно. – Сэм устало улыбнулся. – Ты дома, это главное.
– Я не то сказал по телефону.
– Пустяки.
– Нет. Прости меня.
– Тебе хотелось выговориться. Не бери в голову.
– В том-то и дело. У меня нелады с головой.
Пауза. Сэм взял сына за руку. Сжал ее и выпустил.
– Эйб сказал, ты пропустил молитву. Ты здоров?
Сэм пожал плечами:
– Все имеют право на выходной.
Джейкоб не поверил, но решил не давить.
– Я хочу кое-что тебе показать. – Он положил на стол текст пражского письма и рядышком свой перевод.
Сэм взял текст оригинала и поднес к самому носу. За темными очками слабеющие глаза его бегали по строчкам.
– Переписано точно?
– Надеюсь, хоть я спешил.
Сэм взял перевод и стал сверять его с оригиналом.
– В интернете я нашел фамильное древо Лёвов, – сказал Джейкоб. – У Махараля было несколько дочерей и один сын, которого звали не Исаак, а Бецалель. Видимо, письмо адресовано Исааку Кацу, который, похоже, был мужем двух дочерей ребе.
Молчание.
– По всей вероятности, «ликование и веселье» – это про свадьбу. – Джейкоб заглянул в листок. – «Истинно говорю: и кто обручился с женою и не взял ее, тот пусть идет и возвратится домой. Не дай же сердцу своему ослабеть, не ведай страха, не дрогни». Это напутствие иудейским воинам.
Сэм не шевельнулся.
– Насчет глины и гончара есть у Исаии[63], но смысл я не улавливаю. Про немилость я ничего не нашел. – Джейкоб помолчал. – Короче говоря, абба, я в тупике.
Сэм поправил очки, перевел дух.
– Да нет, ты прекрасно справился. – Он положил листки на стол. – Дело продвигается?
– Помаленьку. Давай поговорим о письме.
– Мне правда нечего добавить. – Сэм взял чехол для тфилин и направился к выходу. – Сосредоточься на работе.
– Абба, погоди.
– Не отвлекайся, – сказал Сэм и скрылся за углом.
– Абба! – Джейкоб схватил листки, рюкзак и выбежал на улицу.
У тротуара фырчал красный «форд». Найджел помогал Сэму сесть в машину.
– Абба, постой!
– Я устал, Джейкоб. Скверно провел ночь.
– Почему? Что случилось?
– Я хочу домой. Дай мне подумать. – Сэм забрался на сиденье. – Я сообщу, если надумаю что-нибудь.
Найджел захлопнул дверцу и обежал машину.
– Куда вы едете? – спросил Джейкоб. – Эй! Слышишь? Я с тобой говорю!
«Форд» газанул к Робертсон-бульвару. Но, отъехав с полквартала, остановился, полыхнув стоп-сигналами. Найджел выскочил из машины и поспешил обратно, размахивая зеленой бумажкой.
– Он просил передать, – сказал Найджел, всучив Джейкобу еще одну стодолларовую банкноту.
Глава пятьдесят третья
Дом 1491 по Оушен-авеню выглядел роскошно. На первых трех этажах разместились клиника лазерной стоматологии, актерское агентство и частный инвестиционный фонд. Пернат занимал пентхаус.
В офисе свободная планировка, полы из литого бетона, из высоких окон – вид на океанические дали. Сотрудники – три женщины и четверо мужчин, все ухоженные и шикарно одетые – уткнулись в огромные, льдисто светившиеся мониторы. Интересно, кто из них нынешний протеже Перната?
Администратор известил, что Ричард уехал с клиентом.
– Я из городской службы по топографическому зонированию, – сказал Джейкоб. – Хотелось бы переговорить лично с мистером Пернатом.
Администратор улыбнулся и ответно соврал:
– Я непременно ему передам.
Может, ты его фаворит, а?
– Как скоро он вернется? – спросил Джейкоб.
– Ох, трудно сказать. Я обязательно сообщу о вашем визите, мистер…
– Лёв. Джадд Лёв.
Администратор притворился, будто заносит имя в компьютер.
– Чудесного вам дня, Джадд.
Снаряжаясь в засаду, Джейкоб кое-что забыл. В ближайшем магазине товаров для туристов, отыскавшемся на Четвертой улице, за семьсот долларов он купил штайнеровский бинокль, расплатившись белой кредиткой, и отправил Маллику фотографию чека с припиской «спасибо».
