– У меня вдруг пропал аппетит, – призналась Мэри.
– Ты должна съесть хоть что-нибудь.
– Как ты похож на мою мать! – Она невольно засмеялась.
– Послушай… – Чарли подался к ней, и на миг она различила непоколебимую решимость, скрытую под тонким слоем неуверенности. – Послезавтра наша дочь выходит замуж. Ноэль так много выстрадала, что мы просто обязаны радоваться ее свадьбе. – Он отстранился, его лицо смягчилось. – Давай все-таки заглянем в меню. Наш ресторанный критик уверял, что здешнее заливное из лосося просто нельзя не попробовать.
Мэри отрезвило его… другого слова не подберешь – его благородство. Отставив пустой стакан, она взяла меню.
– Ты прав, Чарли, я вела себя эгоистично. – В смелой попытке, которая даже ей самой показалась фальшивой, она беспечно добавила: – Незачем портить чудесный вечер с самым достойным холостяком Бернс-Лейк. – У нее опять мелькнула мысль о Поле Кент.
– Так мы называли старого Кадлса, помнишь? «Самый достойный холостяк Бернс-Лейк». – Чарли засмеялся. – Бедняга, ему оставалось только торчать в своем загоне и глазеть на коров через ограду.
Мэри тоже засмеялась, воспоминания о прошлом озарили настоящее мягким теплым светом. Она вспомнила, как Кадлс однажды удрал из своего загона и выскочил на дорогу. Пожилая пара в розовом «бьюике», едущем по шоссе 30-А, до смерти перепугалась, обнаружив, что прямо им навстречу несется лучший бык мистера Петтигрю. Водитель, бывший мастер-телефонист, вместе с женой едущий навестить ее сестру в Вермонт, в панике попытался объехать атакующего быка и отделался громадной вмятиной на боковой дверце, которая впоследствии вызвала серьезные подозрения у патрульного полицейского.
Мэри улыбнулась.
– Наверное, те супруги еще долго помнили об этой встрече.
– И Кадлс тоже. После того случая он будто спятил. – Чарли тихо усмехнулся. – И не только он – особенно после того, как ты уехала. – На миг его глаза влажно блеснули, но он сумел отогнать печальные воспоминания усмешкой.
– Насколько я вижу, ты оправился от потрясения, – неожиданно для себя выпалила Мэри. – Я слышала, в последнее время ты часто видишься с Полой Кент.
К ее досаде, Чарли не стал ни подтверждать, ни опровергать ее слова.
– Вот как?… Ну, ты же знаешь, что такое маленький город. Здесь слухи растут как грибы после дождя.
– Но в некоторых слухах есть доля правды.
Чарли мгновенно напрягся.
– Нельзя требовать все сразу, Мэри. – Его тон был прохладным, но не утратил любезность. – Если ты хочешь взять то, что я могу предложить – а я предлагаю немногое, – это твое право. Ты же знаешь, упрашивать я не стану. Но ты уже сделала выбор, и я уважаю его, хоть он мне не по душе. Но не проси меня о большем.
– Прости. – Чарли был прав: она получила то, к чему стремилась, и теперь была вынуждена мириться с мыслями о Поле Кент. – Займемся ужином?
Слова были выбраны неудачно, и Чарли заметно поморщился, однако быстро оправился и сверкнул неотразимой улыбкой.
– Пожалуй. Ну, что скажешь о лососе?
– Звучит заманчиво, – солгала Мэри.
Значит, вот что это такое. Получить отказ легко, как упасть с дерева, а пережить его труднее всего на свете. Почти так же трудно, как в первый раз смотреть в спину уходящему Чарли. Они поужинали салатом и лососем, затем заказали пирог с клубникой и ревенем, который Мэри жевала через силу. За чашками кофе-эспрессо они долго медлили. Особенно Чарли никуда не спешил и не подавал виду, что присутствие Мэри причиняет ему боль. Они поговорили о свадьбе и о том, насколько вероятен брак Триш и отца Джо. Мэри спросила о Бронуин и услышала, что та часто встречается с Данте Ло Прести. По-видимому, Чарли изменил свое мнение об этом парне. За одну-единственную ночь, о которой оба боялись вспоминать, Данте сумел проявить себя с наилучшей стороны.
Они расстались перед рестораном и, прежде чем разойтись каждый к своей машине, церемонно поцеловались. Пока Мэри смотрела, как Чарли выезжает со стоянки, на ее глаза неожиданно навернулись слезы. Однажды ей уже пришлось провожать его взглядом. На свадьбе, в кругу друзей и родных, им вряд ли представится случай поговорить, тем более так откровенно, как сегодня. А потом она вернется в Нью-Йорк. Прежние приезды Мэри в Бернс-Лейк были неудачными: Чарли вечно оказывался занятым. После смерти Дорис они виделись только на похоронах. Скорее всего в следующий раз они свидятся на каком-нибудь школьном спектакле или на выпускном вечере Эммы. Может, у них появятся еще внуки (в конце концов, их дочь совсем молода), и они встретятся на крестинах. Обменяются парой вежливых фраз. Чарли придет вместе с Полой Кент – или другой счастливицей, – и видеть их вдвоем будет тяжело, но терпимо. Мэри уже привыкла терпеть боль.
Но сейчас, оставшись одна в машине, окруженная тихим стрекотом ночных насекомых и журчанием мельничного ручья, Мэри позволила себе сбросить маску. И просто выплакаться. Оплакать то, что она потеряла, и долг, который ей еще предстоит выплатить… и отчаяние, которые вызывает даже разумный выбор.
«О, Чарли… – мысленно произнесла она. – Я не хотела, чтобы все кончилось вот так. Просто я не видела другого выхода».
Мэри плакала, пока на стоянку не явилась какая-то подвыпившая веселая компания и не начала рассаживаться по машинам. Боясь, что кто-нибудь спросит, не нужна ли ей помощь, Мэри принялась рыться в бардачке в поисках коробки салфеток. В зеркало заднего вида она мельком увидела свое отражение: припухшие красные глаза, отметина на лбу, оставленная рулем. Она яростно высморкалась в салфетку и завела двигатель. По пути к дому матери, точнее, к дому Ноэль и Хэнка, у нее разболелась голова. Казалось, что она распухла и стала вдвое больше.
Ей вспомнилась одна из поговорок матери: «На каждую кастрюлю найдется крышка». Эта простая истина вызвала у Мэри мрачную улыбку. Почему, почему она полюбила мужчину, с которым по тем или иным причинам не может жить?
Следующий день прошел легче. Мэри побывала на предсвадебном ужине, единственной неприятностью которого оказался неисправный дряхлый кондиционер в ресторане. А потом наступила суббота, день свадьбы, и как по заказу влажность понизилась, перестала нависать над городом, липнуть к нему, как вода к стенкам стакана. Ярко засияло солнце, и хотя обычных мелких затруднений, связанных с любым торжеством, избежать не удалось, они вызывали только улыбки.
Ранним утром Хэнк уехал принимать роды у Нормы Хофстеддер, которая, по всем расчетам, должна была родить только через три недели. К девяти он не вернулся, но Ноэль и не думала беспокоиться.
– У него в запасе еще уйма времени, – жизнерадостно уверяла она.
Любимую плюшевую собаку Эммы по такому случаю постирали и вынули из сушилки так неосторожно, что у нее осталось целым всего одно ухо, а другое расползлось и превратилось в бесформенный бурый ком. Само собой, Эмма расплакалась, но бабушка Мэри сумела утешить ее, сообщив, что осенью Эмма пойдет в школу и сможет прихватить с собой в кармане частицу любимой игрушки, ждущей ее дома.
