Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 109
В этот момент в толпе появился мой длинный сын Алексей, и наш диалог с ученым-специалистом был быстро завершен путем расшаркивания и потряхивания головными уборами, то есть с его стороны надежным волчьим треухом, а с моей – хлипкой вашингтонской восьмиклинкой.
Гриппозные вирусы уже парили надо мной, словно комары над капитаном пехоты в распаренный жаркий день у застоявшегося пруда. Не иначе, как поймаю отечественный гриппок, если уже не поймал. Утро следующего дня полностью подтвердило вторую, робкую половину предыдущей фразы.
Пока что Алекс мчал меня по Москве на своих шипованных шинах. Где достал такую красоту? На этот вопрос так просто не ответишь, папаня. Лучше я тебе расскажу, как мне утром сегодня повезло: заправил полный бак меньше чем за два часа. Бензина, как я понял, в Москве по-прежнему нет, и он по-прежнему стремительно дорожает, а вместе с этим количество машин на улицах все увеличивается, словом, положение нормальное.
С теплым чувством я смотрел, как исправно переключаются на перекрестках светофоры, как увесисто стоят менты в своих традиционных валенках с галошами, как протаскиваются переполненные в этот час пик троллейбусы, свет внутри горит, все стекла целы, как сидят в своих освещенных комках-бонбоньерках торговые хлопцы и девушки, как что-то погружается и выгружается, как кто-то пробегает в ажиотаже, а другой бредет, меланхолически поддав… Страстная жажда оптимизма выискивала все новые и новые признаки нормальности. Чудо из чудес, в Москве кое-где снова появились дворники, скалывают лед, миляги! В январе 1991 года их не было и в помине. Оптимистически далеко не избалованный глаз умилялся и ободрялся любыми, хоть и небольшими, признаками нормальности.
Там и сям над городом распростерты были транспаранты. Уж не пятилетку ли славят по-новой? Уж не к той ли своей прежней «нормальности» возвращаются? Транспаранты, однако, гласили нечто новое, а именно: «С праздником Рождества Христова, дорогие москвичи!»
2
На этот раз я приехал сюда не просто так, а по общественному делу в качестве члена жюри новой премии «Триумф», учрежденной в Москве группой творческих деятелей во главе с Зоей Богуславской при помощи акционерного общества «ЛОГОВАЗ», которое, как можно понять из второй части названия, занимается автомобилями, а также не чуждается и «универсальной осмысленности», что следует из первой части названия – «логос».
О масштабах благородного предприятия можно было судить по размеру премиального фонда – он составлял пятьдесят тысяч долларов, а также по билету, который мне вручили в вашингтонской конторе авиакомпании «Дельта» – он был первого класса.
Тоже своего рода триумф, думал я, сидя в кресле с электронным управлением и попивая шампанское совсем не дурного, чтобы не сказать великолепного качества. Кроме меня во всей секции первого класса летел до Франкфурта еще только один пассажир, двадцатилетний мальчишка-теннисист.
И вот вместо того, чтобы попасть в своего рода морозное Сомали, в край разрухи и унижения, ты оказываешься в Бетховенском зале Большого театра, где в атмосфере замечательной элегантности происходит награждение лауреатов. Такова Россия, милостивые государи! Она и в 1918 чумной год проводила выборы «короля поэтов» в Политехническом музее и ни на один день не прерывала экспериментов в супрематизме, что же ей сейчас-то не награждать своих творцов, когда не гражданская война, а всего лишь суперинфляция на дворе.
Известно, что в природе таких отвратительных явлений, как суперинфляция, лежит некий не вполне еще изученный психологический сдвиг. Крутится некий порочный круг, который подчас не остановишь никакими экономическими мероприятиями. В таких условиях акции настойчиво оптимистического характера, подобные премии «Триумф», могут вдруг оказаться теми каплями, которые, в конечном счете, перевесят и потянут в другую сторону. Жизнь продолжается, господа, и мы награждаем своих артистов, хоть и не своими деньгами, но по заслугам.
К началу церемонии награждения мой грипп, подцепленный в Шереметьевском аэропорту, разыгрался на полных оборотах. Я сидел среди членов жюри, между Андреем Вознесенским и Катей Максимовой, закрыв распухшую физиономию темными очками и носовым платком. Во время таких событий все вокруг напрашивается в символизм, однако никакого символа в своем дурацком положении я не видел, а только лишь боялся, как бы не обчихать лауреатов.
Замечательно то, что все шесть самых первых лауреатов «Триумфа» представляли древнейшие, то есть самые исконные формы человеческого творчества. Философ и толкователь искусств Сергей Сергеевич Аверинцев соединял наше время с Ликейской школой Аристотеля, а то и с еще более ранними временами Платона. О нем член жюри Андрей Битов сказал, что его поражает сам феномен этого человека. По его мнению, Аверинцев, как человек родившийся в советских тридцатых, просто не мог обладать тем знанием, которым он обладает. Сквозь гриппозную, отчасти даже немного уютную, меланхолию до меня долетели странные слова этого философа. Получая эту премию, сказал он, я не уподобляюсь римскому триумфатору, то есть не поднимаюсь по лестнице, а опускаюсь. Поиск катарсиса в данном случае ведет вниз.
Из Гамбурга для получения «Триумфа» прилетел композитор Альфред Шнитке. Я представляю здесь нерусских русских, сказал он на церемонии. Всю жизнь его затирали профессионалы из отдела музыки ЦК КПСС и Союза композиторов СССР, всю жизнь его обвиняли в формализме и упадничестве. Теперь, больной и гениальный, он уже принадлежит не только нам, но и всему миру, но, к счастью, для нас, все-таки еще и нам, нерусским русским, русским русским и полурусским русским.
Еще одним представителем древнейших форм искусства был художник Дмитрий Краснопевцев. Ноги уже не носят этого старого стоического человека, а являются тяжелым грузом. С большим трудом ему помогли подняться на сцену. Я не раз взглядывал на его лицо. Оно сияло детской чистотой. Такое лицо было у Генри Мура и иногда у Пикассо. Художник «подполья» Краснопевцев пронес сквозь все свои годы отверженности все свои годы приверженности – кисти, краскам, раковинам, сосудам, камням, корням деревьев.
Древние корни театра в славянских языках замечательно передаются чешским словом «дивадло» и сербским «позориште». Лев Додин и его жена актриса Татьяна Шестакова представляли на конкурсе «Триумфа» свое «дивадло-позориште», а именно Малый драматический театр Санкт-Петербурга, где они замечательно разыгрывают свою, извлеченную из Достоевского, драматургию. Где еще искать драму, если не в прозе Федора Михайловича, словно компьютер начиненной неистощимым театральным богатством.
И, наконец, искусство, о котором можно, перефразируя Ленина, сказать: «Из всех искусств для нас древнейшим является балет». Он, разумеется, был представлен самой молодой и самой подвижной триумфаторшей Ниной Ананиашвили. Отдавая всю дань классической школе Большого театра, представительницей которой является Нина, не грешно все-таки будет сказать, что в ее танце ощущается время, когда никаких еще школ не существовало, а шумели только своими кронами театры аттических дубрав.
Сознательно или подсознательно так получилось, но в конкурсе «Триумфа» представители исконных форм искусства оттеснили модерн в лице, скажем, романистов или киношников. Для начала это может быть и справедливо, хотя я жалел, что премии не получил мой друг Войнович и уникальный артист сегодняшнего дня, концептуалист Илья Кабаков, чья инсталляция «Десять персонажей», являющаяся чем-то средним между живописью, декорацией, поп-артовой скульптурой и романом, в настоящее время с успехом демонстрируется в разных странах.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 109
