Когда я приехал в Мелито, о Гарибальди там временно забыли: всех волновала ведьма. Я всегда думал, что ведьмы — это старые женщины, и удивился, когда узнал, что речь идет о девятилетней девочке по имени Николина. Как только ребенок пришел в гости к родственникам — к тете и Дяде, — в доме начался кавардак. Перевернулись столы и стулья, по комнатам летали горшки, бочонок с зерном, такой тяжелый, что его не сдвинул бы и взрослый мужчина, взвился в воздух. Хуже того, куры перестали нестись, а кролики в клетках поубивали друг друга. Священник пытался изгнать полтергейст, однако у него ничего не вышло. Жители деревни вызвали колдуна из горной деревни. Он был специалистом по оборотням и черной магии. Колдун закрыл дом и, обратившись к злому духу, приказал ему удалиться. Его усилия пропали даром. Жители с вилами гонялись по полю за бедным ребенком. Я спросил, не могу ли я увидеть девочку. Однако она возвратилась домой, и мир в Мелито немедленно восстановился, жизнь вернулась в нормальное русло.
Приехав в деревню Бова, вспомнил, как Эдвард Лир расхваливал горный мед Калабрии. Уж не этот ли волшебный мед он описал в своем стишке?
Кот и Сова, Молодая вдова,
Отправились по морю в шлюпке,
Взяв меду в дорогу
И денег немного,
Чтоб за морем делать покупки…[66]
Поддавшись невольному порыву, я тут же пошел в деревенский магазин и спросил меду, но у них его не было. Один молодой человек сказал, что может мне его достать. Любезные итальянцы всегда готовы прийти на помощь, иногда даже делают крюк в несколько миль. Толкая велосипед, юноша повел меня за собой вверх по горным улицам, пока мы не пришли к каменному дому. Поднялись по ступеням. В темной комнате, загроможденной мебелью, меня усадили за стол напротив старой дамы. Она не поняла ни слова из того, что я сказал. Молодой человек объяснил, что иностранец хочет меду. Старая дама вызвала двух пожилых женщин, возможно, дочерей или внучек. Они стали слушать, а юноша вновь объяснил цель нашей миссии. «У них есть мед», — сказал он мне. Однако, вместо того чтобы принести его, они стали задавать бесчисленные вопросы, глядя на меня с любопытством и сочувствием. Не в силах ничего понять, я почувствовал, что они, должно быть, сочли меня сумасшедшим. Наконец одна из женщин вышла из комнаты, вернулась с жестяной банкой объемом в галлон и предложила ее принять. Я попросил молодого человека объяснить, что мне достаточно несколько ложек. Это было самым неудачным моим высказыванием. Теперь они точно уверились, что я безумен. Началось обсуждение, оно длилось и длилось, и все, что я мог делать, — это молча сидеть, думая, что Эдвард Лир, ответственный за ситуацию, очень бы, наверное, повеселился. Наконец обсуждение закончилось, и женщины смотрели на меня с сочувствием, с каким обычно разглядывают ребенка-идиота. Потом одна из них вышла из комнаты и вернулась с маленькой стеклянной баночкой, наполнила ее медом и подала мне с доброй улыбкой. Я поблагодарил женщин, отчетливо читая их мысли: «бедный малый». Спотыкаясь, вышел по темным ступеням, прижимая к себе баночку. Повернулся, чтобы поблагодарить своего попутчика, и увидел, что он уже на велосипеде спустился до половины склона. Я оглянулся на дом и увидел, как шевелятся занавески. Подумал, что рассказ об иностранце из далекой страны, приехавшем в Бову ради ложки меда, перерастет в сагу. Так, наверное, и рождается большинство легенд.
Мед был отличным, но не слаще того, что я пробовал в Калабрии. Это укрепило меня в убеждении, что Лир, как всегда, преувеличивал.
2
Красивые заросли жасмина на многие мили наполнили воздух своим ароматом. Этот невысокий кустарник занимает иногда целые плантации, иногда перемежаясь с бергамотом. Сухие речные русла сбегают с холмов к морю; то тут, то там сверкает на солнце пруд, где, стоя на коленях, женщины стирают белье. Однажды, когда я остановился посмотреть на большие валуны, обточенные и отполированные зимними ручьями, я увидел черную змею. Она свернулась в тени и так слилась с пейзажем, что, если бы не зашевелилась, я бы ее и не заметил.
Спустя несколько миль я увидел ряд маленьких марин (бухт), следовавших одна за другой. Они носили названия городов или деревень, находившихся поблизости. Здесь была Марина-Бова, Марина-Палицци (Палицци — деревня с населением около четырех тысяч жителей в нескольких милях отсюда), Марина-ди-Бранкалеоне (родительская деревня размещена в соседних горах), затем Марина-Ардоре (Ардоре — небольшой город, стоящий в оливковых рощах и фруктовых садах) и так далее на всем пути к Ионическому побережью. Некоторые из марин хорошо обустроены: там есть купальни, по песку к морю проложены дорожки; другие представляют собой лишь несколько навесов да полдюжины пляжных зонтов. Странный контраст: старая горная деревня, где по крутым улицам мулы таскают на себе тяжелые корзины, а всего в нескольких милях оттуда ярко окрашенная марина, тезка деревни. На берегу молодежь в купальных костюмах возится с моторными лодками или слушает модную музыку. Это характерно для побережья Калабрии: оно выскочило из Средневековья в мир телевидения и лидо. Фата Моргана больше не висит в воздухе, здесь стоят дорогие машины, припаркованные возле современного отеля, а живут в нем миллионеры. Поговорив со многими жителями Калабрии, я еще раз убедился, что они предпочитают работу в области туризма, а не на промышленном предприятии.
Я приехал на главную улицу Локров. Город специализируется в изготовлении матрасов, битума и садовых украшений — раскрашенных гномов и других сказочных персонажей, — они выставлены на придорожных прилавках. Молодой человек, мывший «Веспу», сказал мне, что я проскочил руины древних Локров примерно на милю, и предложил вернуться вместе со мной. Звали его Лимитри, что на местном диалекте означало Деметрио. Мы подъехали к некогда мощным Локрам по незаметному переулку. Я спросил своего попутчика, популярны ли в Локрах греческие имена. Он сказал, что у него есть друг по имени Диониги (Дионисий), а другого приятеля зовут Ахилл. Мне показалось интересным, что старые боги и герои, отвергнутые церковью, тем не менее подарили свои имена молодым людям на мотороллерах.
Мы подъехали к руинам Локров. Развалины утопали в оливковой роще; неумолчно трещали цикады. Необученный взгляд не заметил бы здесь ничего, кроме мощных блоков серого камня, с пробивавшейся между ними травой. Под оливковым деревом, возле камня, составлявшего некогда часть храмового фундамента, спала огромная черная свинья. Словно разбуженный Бахус, она глянула на нас налитыми кровью глазами, сердито хрюкнула и снова уснула.
Лимитри сказал, что крепостные стены Локров были обследованы на расстоянии около пяти миль, и, хотя не все было раскрыто, раскопки остановились из-за спора о земле. Я был рад, что увидел место, где произошло так много событий. Город был построен на плоской земле, из которой поднимались три холма. Холмы укрепили. Ливии и Другие историки назвали их цитаделью.
Мы шли по грубой земле через оливковые рощи, и я старался в своем воображении представить Локры, но у меня ничего не получилось, хотя я видел статуи Кастора и Поллукса и изысканные посвятительные таблички в музее Реджио. И все же именно здесь армия из десяти тысяч воинов, убежденная в том, что боги на ее стороне, вышла и победила стотысячное войско Кротона. Как быстро природа может уничтожить работу человека! Я знал улицу в лондонском Сити. В прошлую войну она была разрушена воздушными бомбардировками. Часто ходил той дорогой, прежде чем Сити был перестроен. Останавливался и заглядывал в подвалы. Только они и остались от той улицы, но подвалы, казалось, больше не имели отношения к месту, которое я когда-то так хорошо знал. Какая-нибудь бутылка, или велосипедное колесо среди кипрея, или старая шляпа, валяющаяся на ступенях подвала, пробуждали воспоминания о лучших временах. Если бы это была античная греческая бутылка или римская шляпа, то они заняли бы почетное место в музее. Вот из такого мусора, из таких подвалов, из-под обломков фундамента пытаются извлечь и воссоздать блеск утерянной цивилизации.
