Она все так же сидела, отстранившись от стола, а Лига стояла сзади, положив руки ей на плечи. Теперь и Бранза увидела фигурки из ткани.
— Пять маленьких человечков, — сказала она. — Как они могут быть связаны с… — Бранза вдруг охнула, но Лига и Эдда не пошевелились. — Посередине — Хогбек-младший! И… четверо остальных. Что это? Ты как-то пометила тех, на кого должны были напасть?
Эдда протянула трясущуюся руку, вытащила булавки и положила их на стол.
— Сама не знаю, что я сделала.
— Но зачем? Почему с этими пятью? — недоумевала Бранза. — Мы ведь с ними не знакомы, так?
— Они заставили страдать нашу маму. Поэтому мы с ними и не знакомы — в ее сердечном раю их не было.
— Мамочка, чем они тебя обидели?
Лига в оцепенении продолжала смотреть на тряпичные фигурки, как будто ждала, что они спрыгнут со стола и нападут на нее.
— Может, это передалось тебе от Энни, — прошептала она Эдде. — Может, это заразно, как бородавки. А может, это все-таки сотворила она! — Лига присела на лавку подле младшей дочери и с надеждой заглянула ей в лицо. — Энни знает. Я обо всем ей рассказала вскоре после того, как мисс Данс перенесла нас сюда. Я боялась, что она узнает правду от чужих людей.
Эдда горестно покачала головой.
— Это не она. Вчера я так сильно злилась, так сильно, а сегодня утром почувствовала необычайную легкость, словно гора с плеч свалилась, и воспоминания о твоем рассказе, мамочка, уже не мучают меня, даже теперь, когда ты обвинила меня в колдовстве. Понимаешь, вчера мне казалось, что ярость будет клокотать в моем сердце до конца дней, а сегодня — гм, я вообще ничего не чувствую. Это неестественно.
Бранза пыталась понять, что происходит между матерью и сестрой, однако выражения их лиц представляли странную смесь: страха и восторга — у Эдды, гордости и отчаяния — у Лиги.
— Это я. Я что-то сделала, — спокойно произнесла Эдда.
Лига встала из-за стола.
— Мне надо поговорить с Энни. Она уже проснулась?
— Я только что отнесла ей травяной чай.
Не снимая плаща. Лига выскользнула из мастерской. Ее торопливые шаги застучали по лестнице.
Бранза села рядом с Эддой и устремила на нее взгляд, каким обмениваются сестры, когда одна из них только что вышла замуж, родила ребенка, пережила уход мужа или иное событие, которое полностью изменило ее мироощущение.
— Эти… — Палец Бранзы коснулся ближайшей из пяти фигурок. — Эти люди… Они стали причиной того, что мама искала укрытия в раю? От них она убегала, когда встретила Лунного Младенца?
— И от них тоже, хотя и этого было более чем достаточно.
— Какое же зло они ей причинили?
Не найдя подхоцящих слов, Эдда лишь покачала головой.
— Да ладно тебе, — не отставала Бранза, — я примерно представляю, на что способны городские мальчишки, когда собьются в компанию.
— Ах, нет, Бранза, — пробормотала младшая сестра. — Они гораздо гаже, чем я думала.
С лестницы донеслись раскаты хриплого старческого хохота.
— Чему она смеется? — не поняла Бранза. — С ума, что ли, сошла? Может, маме требуется помощь?
Послышался короткий шум и топот. Энни что-то каркала, Лига протестовала, затем трость старухи застучала по коридору второго этажа.
— Дайте мне взглянуть на девчонку! — крикнула знахарка.
— Эдда? — позвала Лига с оттенком обреченности.
Бранза вслед за сестрой вышла в коридор. На верхней ступеньке, заломив руки, стояла Лига. Госпожа Энни энергично ковыляла вниз, длинный шлейф блестящего домашнего платья волочился сзади.
— Маленькая ведьмочка! — воскликнула Энни Байвелл, едва завидела Эдду, и торжествующе расхохоталась, во всей красе демонстрируя безупречные вставные челюсти. Она взялась за перила и помахала в воздухе тростью. — Нет лучшего проявления дочерней любви, чем наслать кару на обидчиков своей матери!
— Энни, прошу тебя! — взмолилась Лига. — Бранза ничего об этом не знает.
— Все, что тебе нужно знать, Бранза, это то, что справедливый суд свершился! Эдда, деточка, подойди ко мне, я тебя расцелую. Ты же не хочешь, чтобы я сломала свою цыплячью шею на этой чертовой лестнице!
Проснувшись, я почему-то чувствовал себя так, будто вчера вечером хорошо покутил в трактире у Келлера. Андерс тряс меня за плечо, а Озел стоял у плетеной колыбельки, из которой доносился плач Беделлы, тоненький и жалобный, как мяуканье котенка на дне колодца.
— Пап, маленькая хочет кушать, — по-мужски сообщил мне Андерс.
— Слышу, слышу, сынок. Кто из вас ночью шарахнул меня по голове молотком?
Оба мальчугана вытаращили глаза, пытаясь увидеть в кровати орудие злодеяния. Я рассмеялся.
— Собирайтесь, парни, отнесем малышку к Лиссел.
Как только мы вышли за порог, меня пронзила мысль: Энни. В воздухе пахло волшбой из переулка за монастырем, с берега ручья и прочим колдовством, связанным с семьей Коттинг и этой старухой. Интересно, что она натворила?
Желающие просветить меня нашлись быстро. Вскоре я уже собрал несколько историй, при сопоставлении которых можно было нащупать зерно истины. Чуть позже мой свояк Арт Барренс, двоюродный брат жены, обо всем подробно рассказал. Я ломал голову: за что Энни решила наказать этих пятерых?
Беделлу пришлось оставить у кормилицы, поскольку малышка надрывалась обиженным криком, уверенная, что умрет от голода. Взяв за руки мальчишек, я отправился, как они говорили, к Энни-Эдде. На ходу мои сыновья чуть не приплясывали, и, несмотря на тяжелую голову, я тоже повеселел. Воздух с примесью дыма, как выяснилось, так же бодрит, как и свежий воздух на вершине горы в день, когда выпадает первый снег.
Дверь открыла вдова Коттинг. По ее бледному лицу и взволнованному поведению я сразу понял, что пришел в нужное место. Она рассеянно обняла мальчиков и шагнула назад, пропуская их в коридор.
— Входи, Давит, — сказала она.
— Доброе утро. Хозяйка уже вернулась домой или еще летает на метле, насылает чары? — пошутил я.
— Ах, Давит. — Она покачала головой и заперла дверь. — Госпожа Байвелл совсем ни при чем. Идем в мастерскую, мы все собрались там.
Ну и картина! Из-за стола на меня глядели три пары глаз.
— Давит! — радостно закричала Энни. — Ни за что не догадаешься, как все вышло!
— Думаю, догадаться не сложно, — сказал я, потому что заметил, как Эдда при виде меня залилась краской, а Бранза не сводила с сестры особенного взгляда — в нем одновременно читался испуг, восхищение и радость от того, что ругать будут не ее.
Андерс и Озел уже взобрались на лавку; мастерская нравилась моим ребятишкам, но пускали их сюда редко.
