Недалеко от Филадельфии Том свел лошадь с дороги, увидев, что фургон остановился. Слотер и второй человек о чем-то поговорили, потом они слезли, Слотер хлопнул напарника по спине, и они пошли в лес рядом с дорогой. Через несколько минут Слотер вернулся, залез в фургон и поехал дальше один. Труп с перерезанным горлом Том нашел в кустах возле дороги. Еще у покойника в карманах оказалось несколько монет — достаточно на еду и питье на ближайшие дни, если ничего не удастся выпросить или украсть.
Том выследил Слотера до свинофермы к северу от Никольсберга. Был радостно удивлен, увидев спускающегося в погреб Мэтью. Мрачный мужик, который привез гроб в фургоне и вытащил мертвое тело, явно ничего хорошего собой не представлял. Мэтью не выходил, но, видно, никто его не обнаружил, потому что грабитель могил вылез из погреба, без труда таща за собой мокрый и мерзкого вида мешок. Том решил, что киркой из фургона можно прекрасно воспользоваться, давая Мэтью шанс сделать там то, что он задумал, и унести ноги.
Слотер уехал прочь. Том поехал следом, все так же ожидая свой шанс на удар.
Черный сюртук. Черный конь. Черная ночь. Том потерял Слотера на перекрестке. Проехал во все стороны какое-то расстояние, но Слотер скрылся. Не пропал — скрылся.
— И ты вернулся назад и решил ехать за мной? Всю дорогу? — спросил Мэтью. — Почему?
— Потому, — ответил Том, пожав плечами. — Я знал, что если ты жив, ты не отступишься.
Сейчас, идя к фургону в сопровождении Лиллехорна и Нэка, Мэтью сказал:
— Я вам все расскажу позже. Мне нужно сначала поговорить с Хадсоном.
— А это еще кто? — Лиллехорн махнул рукой в сторону Тома. — Я вас послал за убийцей, а вы привезли мальчишку?
— Том мне помог. Без него я бы этого сделать не смог.
— Не сомневаюсь! — фыркнул Лиллехорн. — Том… как дальше?
— Бонд.
— Где твои родители?
— Есть дедушка в Абердине.
— Больше никого? — Он подождал, но Том смотрел на него ничего не выражающим взглядом. — И что же нам с ним делать? — спросил Лиллехорн у Мэтью. — Зачислим в приют?
— Нет, сэр, — возразил Том. — Не в приют. — Он слез и взял сзади свою дорожную сумку. — Говоришь, нашел судно, идущее в Англию?
— Поставь сумку, — сказал ему Мэтью. — Проехали долгую дорогу, спешить некуда.
— Еще долгая дорога впереди. Ты же знаешь, я из тех, кто не останавливается.
— Что да, то да. — Мэтью подумал, что должен попытаться еще раз, хотя бы уговорить Тома поесть нормально в «Галопе» или познакомиться с тамошними завсегдатаями, но это значило бы попусту тратить слова. Когда этот мальчик что-то решал, то все. — Девятый причал, «Золотой глаз». Уходит со следующим отливом. Надеюсь, ты не против, что на палубе будут ботинки Слотера. — Он полез в карман за деньгами, которые дал ему Пауэрс. — Слушай, вот…
— Милостыни не беру, — перебил Том. — Отработаю проезд, если им руки нужны. — Он устремил пристальный взгляд серых глаз в сторону леса мачт, и улыбнулся едва заметно, будто учуял возможность большого приключения. — Я так думаю, мне все равно надо про корабли что-нибудь узнать. — Он протянул руку. — Ну, пока.
Мэтью протянул свою, и пожатие у мальчика было крепким, как стиснутые зубы.
— Удачи тебе.
Том закинул сумку на плечо и зашагал прочь. Верный своей натуре, он ни разу не оглянулся.
Глава тридцать третья
— По правде говоря, — сказал Грейтхауз, размышляя над третьей рюмкой вина, — мы облажались. — Скривился, обдумал сказанное и поправился: — Нет. Я облажался. Имея больше опыта — не скажу «больше соображения», — я должен был знать, что он попытается что-то выкинуть. Я только не знал, что у него это… так хорошо получится. — Он отпил еще глоток и улыбнулся во весь рот, глядя на Мэтью. — Я тебе говорил, что они меня назвали «Серый Волк»?
— И не раз.
Мэтью не мог себя заставить сказать своему собутыльнику, что и без того это знал.
— Ну, вот так, — заявил Грейтхауз, хотя Мэтью не очень понял, что в этом разговоре «так» и как именно «так». Они то говорили о Слотере, то сразу же о приключениях Грейтхауза в индейской деревне. Мэтью казалось, что Грейтхаузу там понравилось — когда он понял, что из этой глуши вернется.
Сидели они в таверне «С рыси на галоп» на Краун-стрит. Это был первый вечер после возвращения Мэтью, и милостью хозяина таверны Феликса Садбери Мэтью сегодня кормили и поили за счет заведения. Многие пришли поздравить его с возвращением, в том числе Ефрем Оуэлс и его отец Бенджамин, Соломон Талли, Роберт Деверик и Израиль Брандьер. Мэтью вежливо, но твердо отказывался говорить что бы то ни было, кроме того, что преступник, за которым их с Грейтхаузом послали, мертв. Дело закрыто. «Ха, для „Уховертки“ бережешь?» — спросил Израиль, но Мэтью сказал, что больше этих захватывающих историй в листке Мармадьюка не будет, и предложил поклясться на Библии, если ему не верят.
Вечер шел своим чередом, интерес к делам Мэтью таял, поскольку он все также не пускался в разговоры, и посетители отплывали от него прочь, отвлеченные собственными заботами. Мэтью все же отметил, что на него косятся люди, которые думали, что знают его насквозь, и пытаются понять, что же изменилось в нем за месяц странствий.
Одно изменилось точно: теперь он куда больше верил в призраков, потому что сегодня днем видел на улице и Прохожего По Двум Мирам, и Ларк Линдси. Несколько раз.
И даже сейчас, сидя с Грейтхаузом и допивая третью рюмку, был уверен, что кто-то сидит справа и позади от него. Если чуть повернуть голову, можно рассмотреть уголком глаза индейца с черной краской на лице и в перьях, выкрашенных темно-зеленым и индиговым, привязанных к пряди на голове кожаным шнурком. Конечно, если посмотреть прямо, то Прохожего там не было, но уголком другого глаза можно было увидеть белокурую девушку, стоящую у столика, где играли в шахматы Ефрем Оуэлс и Роберт Деверик.
«Я привел их с собой сюда», — подумал он. Сколько они здесь захотят остаться — сколько будут тут оставаться, — он не знал. Но они были его друзья, как и многие другие, и он был им рад.
— На что это ты все время косишься? — спросил Грейтхауз.
— На тени, — ответил Мэтью и объяснять не стал.
Придя в тот день к дому Григсби, когда Том уже сел на «Золотой глаз», Мэтью постучал в дверь, и Берри ему открыла. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Он разглядывал ее, стоящую в солнечном свете, вспоминая, как думал, что умрет во тьме, а она будто застыла с его именем на губах. А потом она завопила: «Мэтью!» — и потянулась к нему, а ее дед издал жуткий рев, отталкивая ее в сторону и сжимая Мэтью в сокрушительных объятиях.
— Мальчик мой! Мальчик мой! — орал Мармадьюк, и большие синие глаза светились в рамках очков, и тяжелые белые брови дергались на лунном круглом лице. — Мы боялись, что ты погиб! Господи, мальчик мой, заходи! Все-все расскажешь!
