Таня кивнула. Шеров аккуратной стопкой выложил оставшиеся на спице карточки, отсчитал с краю несколько дырочек, вновь просунул спицу и резко поднял ее. На ней осталось висеть три карточки.
— Вот, пожалуйста, известные мне Квасовы Николаи, проживающие в Москве. Выбирай.
Квасов, Николай Константинович, 1920 г.р., генерал — полковник, начальник Академии тыла и транспорта.
Квасов, Николай Андреевич, 1954 г.р., референт, Комитет Народного Контроля.
Квасов, Николай Мефодиевич, 1938 г.р., директор, центр техобслуживания ВАЗ.
— Не похоже, — сказала Таня, еще раз просмотрела карточки и все же отложила вторую. — Вот эту, пожалуй, посмотрим. Вот это что значит?
— Выпускник МГИМО 1976 года, — пояснил Шеров.
— Никиткин институт, Никиткин год. Тепло, тепло, — сказала Таня. — А вот тут что за закорючка?
— Склонен к нестандартным сексуальным проявлениям, — бесстрастно произнес Шеров.
— В яблочко! — воскликнула Таня. — Звоним.
— Знаю я этого Кольку Квасова, — сказал Шеров. — На побегушках у моего доброго приятеля Шитова. Шустрый парнишка.
— Рабочий или домашний? — спросила Таня.
— Рабочий, конечно. Это же трудовой чиновник, не то что Огнев.
Таня поспешно набрала указанный номер.
— Комитет Народного Контроля, приемная председателя, — ответил приятный молодой баритон.
— Будьте добры Николая Андреевича Квасова. — Я у телефона. Чем могу быть полезен?
— Здравствуйте, Николай Андреевич. Я Татьяна, сестра Никиты Захаржевского. Видите ли, мне сказали, что он в Москве, а он мне срочно нужен…
— Ах, вы та самая Танечка? Мне Никита много о вас рассказывал. Да, он здесь, утром заглянул ко мне, попросил взять кое-что… ну, в нашем буфете, вы понимаете. Обещал заехать в шесть часов. На всякий случай оставил номер, по которому его можно застать до шести. Вам дать?
— Да, будьте любезны.
— Записывайте…
Квасов продиктовал номер телефона и очень мило попрощался с Таней, взяв с нее слово непременно позвонить ему в конце недели. Судя по всему, отмеченная склонность Квасова к нестандартным сексуальным проявлениям не исключала, как и у родимого брательника, проявлений стандартных.
Не тратя времени даром, Таня тут же набрала записанный номер. Трубку снял Никита…
II
— Еще! — хрипло простонала Таня, откинув на подушку голову с мокрыми волосами. — Еще!
— А ты ненасытная, — лениво заметил Никита и стряхнул пепел прямо на ковер у изголовья. — Что ли, так изголодалась при Ваньке, что никак не уймешься?
— Еще, — повторила Таня, словно других слов в русском языке не было.
Никита задумчиво оглядел себя, ее, одеяло, свалившееся на пол, далекий стол, на полированной поверхности которого одиноко стояла бутылка теплой минералки.
— Ладно, — наконец проговорил он, — попробую. Только ты спляши.
Это предложение вывело Таню из забытья.
— Офонарел, да? — со смехом спросила она и, приподнявшись, дернула его за причинное место.
— Кончай, — сказал Никита.
— И хотела бы, да без тебя никак.
— Я не в том смысле. Кончай тягать меня за хобот. Он этого не любит. Еще обидится и объявит лежачую забастовку.
— Не надо!
— Тогда пляши!
— Все тебе припомню, Захаржевский! Таня перевалилась через него, на четвереньках приземлилась на ковер, встала.
— Что ж ты, танцуй! — потягиваясь, сказал Никита.
— А ты спой тогда! — огрызнулась Таня и показала ему язык.
— Ля-а-а-а-а! — гнусаво взвыл Никита.
— Тиш-ше! — зашипела на него Таня. — Ну точно офонарел!
— Распевка, — сказал Никита, пожимая плечами. — Без нее никак. Ну, поехали, да? Три-шестнадцать… Эх, раз, еще раз… Ты что, заснула? Больше жизни, товарищ Ларина! Интересно, ты и на съемках такая же амеба?
— На съемках так не упахивают, — ответила ему Таня.
— Ах, мы жаловаться? А ведь кто-то только что просил еще…
— Слушай, а без танцев никак нельзя? — взмолилась Таня.
Никита почесал в затылке.
— Вообще-то можно… Только скажи волшебные слова, а потом поцелуй.
Таня навалилась на него, прошептала ему в ухо: «Пожалуйста, Никитушка!» — и чмокнула внос. Никита тряхнул головой.
— Две ошибки, товарищ Ларина!
— Какие? — осведомилась она и легонько укусила его за ухо.
— Во-первых, слова твои, конечно, волшебные, но не для этих случаев. Тут нужны другие.
— Какие же? Научи.
— Закрой глаза и повторяй за мной. Биби меня…
— Биби меня…
— …мой сладкий зуй.
— …мой сладкий зуй.
— Теперь — все вместе, а потом поцеловать, — распорядился Никита.
— Биби меня, мои сладкий зуй! — с выражением продекламировала Таня и впилась Никите в губы. Он довольно быстро отстранился.
— Ты не меня целуй, ты его целуй!
— Кого это его? — спросила Таня.
— Ну, кого просила… Мой сладкий зуй, — Для большей наглядности Никита провел рукой у себя между ног.
— И что, он будет… биби? — недоверчиво спросила Таня.
— Отбибикает за милую душу, — заверил ее Никита. — Только ты тоже к нему с душой…
Таня повторила заклинание и, развернувшись на пятой точке, прильнула, куда было ведено.
Это была одна из бесконечных вариаций на заданную тему. А тема была задана в тот летний день, когда она, преисполненная отчаяния и чаяния, позвонила ему с Садовой. Хотя прошло уже больше восьми месяцев, Тане казалось, что это было только вчера. Тогда он опередил ее в гонке до дому, и, когда она отворила дверь, встретил ее в шикарном шелковом халате, намытый, разодеколоненный, и тут же увлек ее в постель, где показал Тане неведомые дотоле чудеса секс-атлетики. Пока она, обалдевшая от таких щедрот природы и вусмерть удовлетворенная, спала, он приготовил роскошный ужин, существенно подкрепивший их силы. С тех пор они на практике изучили всю «Кама-Сутру», за исключением совсем уж акробатических поз, причем Таня, быстро пережив период начального смущения, обнаружила в себе не меньшее, чем у ее любимого, бесстрашие и не отказывала себе и ему в удовольствии в самой разнообразной обстановке. Особо следует отметить заднее сиденье оранжевой огневской «Нивы» и двуспальное купе «Красной стрелы» — всякий раз, когда Таня выезжала в столицу на съемки «Начала большого пути», выяснялось, что у Никиты тоже в Москве срочные дела. Сосредоточению на желаемом немало способствовал ритмичный стук колес и мелькающий в купе свет придорожного фонаря, поставленного освещать родную заоконную природу.
