А еще долей секунды позже крик Лизы Англюдэ:
— Отвали, слышишь! Отстань от меня!
Крик, который тут же сорвался на захлебывающийся плач.
Сол вскочил на ноги и распахнул дверь в тот самый момент, когда девушке удалось высвободиться: она бежала через комнату, одной рукой закрыв лицо, а другую прижав к лобку. Сандор, который смотрел в стену, повернулся лицом к публике. Рут удовлетворенно кивнула и сделала шаг назад.
— Господи Иисусе, Рут! — тряс головой Сандор.
Рут не обращала на него ровным счетом никакого внимания.
— Ты успел это снять, Витторио?
Оператор воззрился на свою камеру так, словно видел ее в первый раз в жизни:
— Да вроде как.
— Так успел или нет?
Витторио кивнул.
Рут улыбнулась.
— Есть! Снимайте лагерь. Седлайте лошадей. Всем спасибо.
Она захлопала в ладоши, старательно не замечая повисшего в комнате молчания, не то, наоборот, именно его и желая разрушить. Съемочная группа зашевелилась и начала паковать вещи.
— Н-да, Рут, ну ты и стерва, — проворчал Сандор, принимая поданный кем-то пиджак.
— Нужно будет дописать для тебя пару реплик, Поль, — сказала она, проходя мимо него и направляясь к Солу, — Мне нужно кое-что утрясти насчет завтрашнего дня, пойду пошушукаюсь с Элени. А потом двинем. Подождешь меня?
— Конечно, — деревянным тоном сказал Сол.
Он вернулся в соседнюю комнату и снова сел. Входили и выходили какие-то люди. Потом раздался троекратный глухой стук — составляют стулья. Прополз по полу штепсель на проводе и гулко ударился в пластиковое ведро. Кто-то бросил в чашку чайную ложечку. Народ начал прощаться между собой на жуткой мешанине из основных европейских языков — под взорвавшиеся вдруг где-то на заднем фоне аплодисменты унитазного смыва. Он сидел в компании висящих на длинной штанге у него за спиной сценических костюмов. Вечер уже успел пройтись по всей доступной ему палитре серых тонов и добрался наконец до самого последнего.
Настала тишина. Сол подождал еще несколько минут, прежде чем встать и отправиться в большую комнату искать Рут. Съемочная площадка была пуста. Он пересек комнату и отворил дверь в противоположной стене. За ней открылся коридор, из которого влево выходили еще какие-то двери. Под ногой у него хрустнул обрывок скотча. В дальнем конце было окно, и при сочащемся снаружи тусклом сумеречном свете он разглядел в той стороне что-то вроде стоящих у стенки мусорных мешков.
— Рут?
Ответа не последовало. Он толкнул первую дверь: заперто. Вторая поддалась сразу — за ней была ванная комната. Дернув за веревочку, он зажег одинокую голую лампочку над пожелтевшей эмалированной ванной. Выщербленная амальгама зеркала вернула ему его же собственное лицо, побитое шрапнелью. Может, Рут уже вышла и ждет его снаружи, на лестнице?
— Рут? — еще раз окликнул он ее.
— Она ушла.
Один из мешков с мусором встал на ноги. К нему подошла Лиза Англюдэ.
— Здесь никого нет, — сказала она.
На ней был военный китель — и обернутое вокруг пояса полотенце. Джинсы тоже были, переброшенные через руку.
— Не высохнут они.
Она протиснулась мимо него. Сол пошел следом за ней, босоногой, обратно в съемочный павильон.
— Куда ушла? — переспросил он.
— Просто ушла, и все, — обернулась девушка, как раз успев дойти до места своего недавнего унижения, — Значит, она и с тобой играет в эти игры?
В зале было почти совсем темно. Желтые полосы уличного освещения проникали сквозь окна и веером разбегались по потолку. Сол остановился в дверях и прислонился к косяку.
Китель на ней был сшит в подражание мундиру вермахта. Покрой не тот; на одном из нагрудных карманов — нечто вроде наградной ленты, красная с белым. Девушка стояла и смотрела на него, и между незастегнутых бортов кителя была видна полоска белой кожи.
— Там в комнате целая гардеробная, — проговорил он, указав рукой в сторону противоположной двери, — Наверняка найдется что-нибудь по размеру.
— А в чем бы ты хотел меня увидеть? — Девушка улыбнулась, — Поможешь мне сделать выбор?
— В эти игры играть будешь с Рут, — сказал он, выходя на середину комнаты.
Пятно на стене никуда не делось. Вещественное доказательство.
— Она передала мне твои слова. Жопа не та, сиськи не те. И что теперь? Я не такая дурочка, какой кажусь на первый взгляд, — Лиза потуже запахнула китель и быстрым шагом направилась в дальнюю комнату, — Ты даже представить себе не можешь, что она творит с твоим текстом.
Он постоял на месте пару секунд, а может, и дольше. Ее китель висел на спинке того самого стула, на котором он сидел и ждал Рут. Полотенце лежало рядом, на полу.
— Я тебя уже видел раньше, — сказал он.
Она прижала к губам палец:
— Тсс.
Она встала перед ним на колени.
— Я видел тебя в вагоне метро. Ты задрала юбку.
Ее пальцы пытались расстегнуть молнию у него на брюках. Пальцы у нее были неловкие.
— Представь, что я — это она. И ты можешь делать со мной все, что хочешь. Как в поезде.
— Я помню твое лицо, — сказал он.
Но лица он уже не помнил.
— А ты меня — вообрази.
Что она имеет в виду? Он словно занемел. Он не хотел ее. Он протянул руку и дотронулся до ее волос.
— Кого я должен представить? Кто ты такая?
Девушка ничего не ответила.
В следующую секунду комнату залил яркий электрический свет. В дверях стояла Рут. Она посмотрела вниз, на девушку. Лиза села на пол, даже не попытавшись хоть как-то прикрыться.
— Она может стать кем угодно, Сол. Мной, если тебе того захочется.
Рут выключила свет, с головой окунув их обоих обратно во тьму.
— Угощайся.
* * *
Письма и бандероли, присланные на почтамт до востребования, дожидались получателя год. Впрочем, «год» в почтовой конторе — понятие вариабельное и продолжается по меньшей мере с 14 июля, когда регистрируются последние полученные текущим годом отправления, до первой недели после этой даты по истечении последующих двенадцати месяцев. Только после этого проводится ревизия невостребованных в прошедшем году почтовых отправлений, и таким образом минимальный «год», выделенный на каждое письмо или бандероль, длится 368 дней, иногда же этот срок затягивается до 376, в зависимости от того, на какой день недели в данном конкретном году приходится 14 июля.
Одетый в форму почтового ведомства служащий объяснил все это Солу через окошко в стене. Сол стоял и смотрел на длинные ряды полок у него за спиной. Письмо от Рут лежало где-то здесь, на одной из этих полок. Он перевел взгляд на служащего, который все никак не мог добраться до конца своей речи.
