моей ноге.
Когда мы паркуемся у ботанического сада, я не уверена, что хочу отпускать его.
Габриэль подходит, чтобы открыть мне дверь, и я выскальзываю со стороны пассажира. Я нахожусь достаточно близко к нему, чтобы касаться его, когда встаю, и он вдыхает, его глаза темнеют, когда они встречаются с моим лицом. Он медленно закрывает дверь, поворачивается ко мне, и его голос становится хриплым, когда он говорит.
— Можно я тебя поцелую?
Мое сердце колотится в груди. Мы на публике. Я не совсем понимаю, почему это имеет значение, кроме того, что это так.
— Это кажется реальным, — шепчу я, и Габриэль колеблется.
— Все это реально, Белла, — мягко говорит он. — Просто есть конечная точка. Если ты все еще не против. Если ты все еще хочешь этого, зная…
Не влюбляйся в этого человека.
Я знаю, что мне делать. Я должна отступить и не позволять ему целовать меня на людях. Мы должны держать это за закрытыми дверями, в тихих комнатах, вдали от посторонних глаз, как и полагается, когда роман, который мы затеяли, в конце концов закончится. Когда ты знаешь, что есть тикающие часы, дата окончания, финишная черта того, что ты делишь с кем-то еще.
Но вместо этого я подхожу ближе. Габриэль поднимает руку, снимает с моего лица солнцезащитные очки и бросает их на сиденье, через открытое окно позади себя. А потом он медлит всего одно мгновение, прежде чем взять мое лицо в обе руки и притянуть меня к себе, поднося мой рот к своему.
Его рот теплый и мягкий, его тело — жесткий контраст во всем, более шести футов крепких мышц, и я прильнула к нему. Мои руки ложатся на его талию, и я чувствую, как на веках снова появляются слезы, потому что впервые за несколько месяцев, может быть, впервые в жизни, я чувствую себя нормально.
Я на улице, в платье, красивый мужчина целует меня перед тем, как мы отправимся на свидание. Я могу быть любой девушкой в любой точке мира, испытывающей именно такие ощущения, и от их нормальности у меня почти кружится голова. Я смеюсь, улыбаясь в губы Габриэля, и даже осознание того, что это временно, не может заглушить моего счастья.
Он поднимает руку, смахивая большим пальцем слезу, и я не вздрагиваю. Не знаю, насколько легко это будет с кем-то еще, но с Габриэлем мне все легче и легче позволять ему прикасаться ко мне. С ним я чувствую себя в безопасности.
— Поцелуй не должен заставлять тебя плакать, — мягко говорит он. Но по выражению его глаз я понимаю, что мне не нужно объяснять, почему это произошло. И от этого я тоже чувствую себя в безопасности. С ним в безопасности не только мое тело, но и мои эмоции, мое сердце, все, что составляет меня, мое прошлое и мое настоящее, все это он тщательно оберегает.
У меня столько проблем. Эта мысль проносится у меня в голове, пока я собираю фотоаппарат и мы начинаем идти в сад, но я вытесняю ее из головы. Я хочу насладиться этим. Я хочу прочувствовать все это. И в конце концов, когда нам придется остановиться, будет больно. Как и все остальное, когда все заканчивается. Возможно, у меня будут и другие отношения, которые закончатся, и мне тоже будет больно.
Я хочу наслаждаться этим, пока это происходит.
Вторая половина дня прекрасна. Габриэль гуляет со мной по ботаническому саду, и я показываю ему все свои любимые цветы, фотографируя каждый из них. Я рассказываю ему об углах и свете, показываю снимки, а он слушает. Он не просто подтрунивает надо мной, я вижу, что он действительно слушает, и что ему не все равно. Даже если он не все понимает, ему приятно слушать, как я рассказываю об этом.
Я вижу, как он вздрагивает, когда я фотографирую его на фоне великолепного сада роз за его спиной, и смеюсь.
— Что случилось?
Габриэль пожимает плечами.
— Мне просто не нравится, когда меня фотографируют.
— О. — Я прикусываю губу. — Прости.
— Нет, я имею в виду, это не так. Не то чтобы это меня расстраивало.
Я с любопытством смотрю на него.
— Тогда в чем же дело?
Он снова беззаботно пожимает плечами.
— Звучит глупо. Я знаю, что хорошо выгляжу, я не притворяюсь слишком скромным или что-то в этом роде. Но мне никогда не нравились мои фотографии. Наверное, я нефотогеничен.
Я не могу не улыбнуться на это.
— Подойди и посмотри на эту, — уговариваю я его. Он бросает на меня многострадальный взгляд, но в конце концов подходит ко мне и встает рядом так, чтобы я могла наклонить заднюю крышку камеры к нему, держа ее вверх. — Смотри, — призываю я его, и он смотрит.
Фотография удачная. Я понимаю это сразу же, как только вижу ее. Мне удалось поймать его в идеальном обрамлении роз, свет, падающий из стекла позади него, подчеркивает его точеное лицо, а тени лежат именно там, где они должны быть. Он выглядит как модель, стоя с руками в карманах своих темно-серых чиносов, черная футболка, в которую он одет, облегает его мышцы во всех нужных местах.
— Ты выглядишь как из рекламы духов, — говорю я ему со смехом, и Габриэль прикрывает рот рукой, глядя на меня исподлобья.
— Это действительно невероятная фотография, — признает он. — Честно говоря, я не думаю, что похож на самого себя.
— Это то, что я вижу каждый раз, когда смотрю на тебя.
Это вырывается прежде, чем я осознаю, что говорю, и я чуть не роняю камеру. Эти слова должны были остаться в моей голове, я знаю, что так и должно быть. Для всех тех интимных отношений, которыми мы делились до сих пор, и для всех тех, которые, вероятно, еще будут несмотря на то, что Габриэль сказал, что это реально, раньше, я не могу не чувствовать, что это был слишком далекий шаг. И это чувство только усиливается, когда я поднимаю взгляд и вижу выражение глаз Габриэля.
В них есть тепло, тоска, но также и сожаление. Сожаление человека, который видит то, что хочет сохранить, но знает, что не может. В горле встает комок, и я позволяю камере снова прижаться к груди.
— Пойдем, — говорю я, немного слишком ярко. — Я хочу показать тебе сад бабочек.
Мы уходим через полтора часа, мой фотоаппарат полон фотографий, а на сердце снова стало легче. Я получила потрясающие снимки бабочек, которые не терпится просмотреть на ноутбуке, и за обедом я
