то есть смешивают два этих слова. В частности, Марк Сэджвик написал книгу «Традиционализм и тайная интеллектуальная история ХХ века»: общее название «Против современного мира», подзаголовок «Традиционализм и тайная интеллектуальная история ХХ века». И он там говорит, что в какой-то период он пользовался для себя термином «генонизм», потом понял, что речь идёт о традиционализме. Он не знал всей глубины, всего масштаба этого вопроса, но, постепенно в него входя, он понял, что генонизм – это аспект традиционализма, но не весь традиционализм.
Генон – это человек, который по своему масштабу, по своему весу, по своим перспективам более объёмен, более весом, чем вся немецкая классическая философия вместе взятая. Немецкая классическая философия тоже ведь близка к традиционализму, это тоже вещь глубоко масонская, это не профанический какой-то там рационализм Просвещения. Это, в общем-то, очень масонская вещь. В этом плане выдающимися фигурами являются Шеллинг и Гегель. Шеллинг – это эзотерическая фигура, он откровенно делает ставку на интеллектуальную эзотерическую интерпретацию реальности. Гегель – это всё-таки в большей степени логик, который опирается на традицию Аристотеля, на понятийно-категориальную связь логических понятий. Но они близки друг к другу. Есть ещё, конечно, и фигура Фихте – очень масонская фигура. Фихте, Шеллинг, Гегель, Кант. Вот этот кватернер образует весь объем большой западной мысли, который подводит итог двум с половиной тысячам лет: от Платона до середины XIX века. После этого начался распад, деконструкция, появились Ницше и Шопенгауэр, появились ещё более какие-то поздние авторы, и в конце концов уход в постмодернизм. Особняком, конечно, стоит Хайдеггер. Но вот этот кватернер четырёх имён – это всё, что человек может сказать современным философским языком о глубочайших проблемах реальности и в логическом, и психологическом срезе.
Так вот, я без преувеличений, достаточно смело, буду утверждать, что Генон на одной чашке весов весит столько же или больше, сколько четыре названные фигуры на другой чашке весов…
На основании чего вы делаете такое заявление?
Генон, прежде всего, знает во всей полноте, во всех нюансах послание каждой из этих четырёх фигур. Он понимает их место: это всё-таки периферийные в традиционализме фигуры. Они центральны в профанической философии, то есть в философии, которая преподаётся с кафедр. Это мейнстрим, это огромные имена, бесценные кладези мысли. Один Фихте с его науковедением, с его концепцией субъекта, с ролью науки и обращением к немецкой нации по поводу её интеллектуальных возможностей и необходимости науки для того, чтобы она превратилась в великий народ, – это всё огромная вещь. Но это в профанической философии некая…
Хороший вы термин сейчас употребили – профаническая философия…
Философия профанична, потому что она вне храма. Это не гностицизм, это не гнозис, это не теология, это не метафизика. Метафизика – это всё-таки нечто больше, чем философия. Философия включает в себя слишком много мелких дробных подразделений, занимающихся не существенными вопросами, – особенно сегодня, когда наступила эпоха постмодерна. Философия может заниматься совершенно периферийными делами, в общем даже отказываться от системы: после Гегеля, как известно, философия зареклась создавать системы, она перешла на пиксельный характер описания реальности. Поэтому эти гигантские фигуры – они гигантские в масштабе этого маленького лужка.
Но Генон ставит проблемы, которые выходят за рамки, которые даже серьёзно не описываются. Но они описываются где-то краем, они хватаются этими философами. Он ставит перед собой, прежде всего, проблему утверждения: что есть «утверждение»? Утверждение – то, что он называет по-французски l’affirmation absolue, безусловное утверждение, – это то, к чему ничего нельзя добавить, то, за пределами чего ничего нет. За пределами Утверждения существует только внешний мрак и «скрежет зубовный»[92], то есть только ошибка, которая фиктивна, которой нет, её не существует. Утверждение – это фундаментальная вещь и это тотальное Всё. В этом тотальном Всё все феномены, все реальности, которые мы можем встретить, обретают финальное тождество. Потому что нет ничего такого, чтобы осталось без знака равенства, которое идёт к этому Утверждению. Эта постановка вопроса, которая содержится имплицитно у Платона, у Гегеля, но почти нигде (даже у Шеллинга) она не ставится в такой прямоте, в такой глубине. Генон даёт ключи, которые никто из этих четырёх не даёт. Он даёт ключи символизма. Он объясняет, на чём основана фундаментальная аналогия, аналогия этого мира и того мира, аналогия спиритуального и материального.
У Платона есть общая идея, что небесные архетипы отбрасывают здесь тень в виде вещей, которые им соответствуют. Но Генон раскрывает эту тему на конкретных примерах, особенно в такой книге, как «Символизм креста». Он раскрывает на конкретных примерах, что такое аналогия между «земным» и «небесным». И именно этот момент аналогии между земным и небесным, этот момент тождественной внутри себя двойственности является фундаментом учения традиционалистского клуба. Это вместе с тем и политическая доктрина. Она антилиберальная, это вторая доктрина, которая в своё время была единственной, а сегодня это вторая после либерализма, оспаривающая политическое верховенство. Доктрина, претендующая на то, чтобы контролировать судьбы человечества. Третьей, как известно, является радикализм, который противостоит и традиционализму, и либерализму.
Генон – это человек, который дал описание парадигм ведущих сакральных цивилизаций: индуизма, даосизма. В меньшей степени ислама, хотя он был мусульманином, принявшим ислам в 1912 году, но в наименьшей степени он писал об этом. Тем не менее он дал такой корпус представления о том, что такое «сакральная цивилизация».
Понятно, что и Шеллинг, и Фихте, в особенности и Гегель были европоцентристами, а в Европе они были германоцентристами. И для Гегеля за пределами прусской монархии, за пределами Фридриха Великого, очень мало существовало каких-то реальностей, стоящих описания. Генон рассматривает Европу как точку крайнего упадка, Запад как страну заката в буквальном смысле, – «свет с Востока» и так далее. И в этом смысле о Геноне можно говорить как о человеке, который поднял огромную волну, и сегодня он является очень читаемым и известным автором. Он преодолел, прежде всего, мощнейший негатив Католической церкви к себе.
Генон – это человек, который исторически обозначен крайним недоверием, крайней нелюбовью, если не сказать «криптоненавистью». Церковь, правда, не может открыто сказать, что она кого-то ненавидит, – «церковь выше всего этого», – но можно сказать, по факту, про ненависть со стороны Католической церкви. Почему? Потому что это выходец из очень старой католической семьи, из традиционной французской высокой буржуазии с большим культурным наследием. И это человек, который сам начинал как католик, как человек, который хотел слить воедино католичество и масонство, который хотел оживить католичество
