в прошлом году должен был состояться съезд князей-выборщиков. Главные претенденты — Гетц фон Волленбург, граф Виндесхейма и Хаанау, сеньор Лайтенца, и Конрад фон Кессель, князь Фрезенберг, маркграф Остермарка — давно обхаживали князей-выборщиков, не жалея посулов. Силы складывались поровну — у Волленбургов в кармане были голоса от Аверхайма, Вайсберга, Мидланда и, само собой, от Лайтенца. У фон Кесселей в союзниках всегда были князья Талабекланда, нашего Виссланда, Реденштадта, ну и, конечно же, за него голосует Остермарк. Ну, вот и получалось, что голоса делились пополам…
Я был удивлен.
— А что, выборщиков так мало? И они уже десятки лет не могут договориться, как проводить сейм?
— Там свои сложности. Кенигсланд и Штирланд, как известно, в голосовании не участвуют, считают себя независимыми королевствами. Сильвания утратила суверенитет. Был еще Нордланд, но полномочия его князей ничтожны, так как страна завоевана оловянщиками. Остланд расколот на части, и никогда не голосовал. Ну и получается, что никто не должен быть избран. И императором остался бы Карл XIX Рейкслинг, король Кенигсланда. Но тут случилось нечто совершенно неожиданное…
— Гм. А с какой стати император у нас этот Карл? — грубо спросил быстро захмелевший Рейсснер.
— Так он ведет родословную от последнего правителя Старой империи — князя Рейкланда. Считается, что пока выборов императора не было, они передают этот титул по наследству!
— Ну да, — поддакнул комтур. — Только что именно титул, не более того. Никто его всерьез императором и не считает.
— Так вот, — продолжил аббат, — казалось бы, зачем собирать сейм, ведь шансов на избрание нет. Фон Кессель, однако, смог добиться преимущества, и был уверен в победе. Ведь за него должна была проголосовать еще и Штирия! Король Арним имел перед маркграфом долг чести за помощь во время осады Феррбурга. Хоть штирийцы всегда открещивались от участия в сейме, в этот раз они должны были приехать. Так что, фон Кессель мог рассчитывать еще на один голос в свою пользу.
— И что же пошло не так? — Линдхорст уже ерзал от нетерпения.
Аббат явно наслаждался ситуацией.
— О, буквально минуту внимания, господа, и вы все узнаете. Поверьте, эта история стоит того, чтобы ее послушать по порядку.
Отхлебнув вина из собственного кубка, он продолжил.
— Итак, на праздник Симона Огненного сейм наконец-то собрался в замке Эбершрайк. До этого Гетц фон Волленбург два года всячески затягивал его проведение, устраивая споры по второстепенным деталям. Особенно долго стороны не могли прийти к согласию о регалиях, подтверждающих права выборщиков.
— «Регалии»? Что это такое? — опять спросил Рейсснер. Да что же он не уймется?
— Да, регалии. Символ власти, существовавший еще при Старой империи. Владел ею князь провинции. Он же и был князем-выборщиком на сейме.
При Старой Империи такой регалией обычно были мечи, молоты, шестоперы, или иное оружие, освященное или магическое, согласно нравам той эпохи. У имперских городов регалиями были ключи или жезлы.
— А зачем вообще эти штуки? — удивился я. — Неужели непонятно, кто князь и правитель, а кто — проходимец?
— Не всегда. Давайте, я расскажу вам об этом подробнее, и вы сразу же все поймете!
Аббат, высокомерно посмотрев на нас, не посвященных в тонкости имперского мироустройства, подставил кубок, чтобы ему налили вина, и веско поставил его на стол.
— Голосование на сейме проходит по старым правилам. Одна провинция Старой Империи — один голос. Но, в наше время провинции раздроблены, ни одна не осталась в прежних границах! Вот, прямо сейчас в соседнем Аверхайме сидят аж три «князя», и все три, вроде бы, законные. Но символ власти — там, по-моему, это секира — лишь у одного из них, у герцога фон Лихтенбергера. Вот он и есть истинный выборщик. Голосование же идет по старым правилам — князь-выборщик подает голос от имени провинции, которая давно не существует, распалась на несколько княжеств и герцогств. Тот же фон Кёссель, хоть и называет себя маркграфом Остермарка, на деле управляет только Фрезенбургом, а это меньше чем половина бывшего маркграфства. Остальное у других владетелей. И как понять, кто из них — истинный выборщик? Вот и решили, если не ошибаюсь, в 1116 году от Пришествия Света, что полномочным князем — выборщиком является именно обладатель регалии, а не просто куска земли от старого графства!
— Странно. Почему бы не позволить Пресветлой церкви определять, кто есть кто? — спросил приор.
— Увы, брат мой, — откликнулся аббат, — светские владыки далеки от желания доверится церкви в такой степени! Господа, попробуйте кабанью голову, она получилась сегодня на славу! Наш повар начинил ее цукатами и не пожалел самых дивных специй Востока! Особенно ярко вкус доброго мяса чувствуешь после поста, не так ли, герр Рейсснер? Так вот… Конрад фон Кессель считал, что на его стороне перевес в один голос. Остермаркцы были уверены в победе, но в день голосования произошло нечто исключительное и невероятное! В собрание явился — кто бы вы думали?
— Кто? Кто?
— Некий Рупрехт фон Хауссер, как он представился. Граф. Наследник трона Нордланда!
— Ничего себе! Это даже не прошлогодний, это прошло тысячелетний снег!
— И, представляете, заявляет свои права участвовать в сейме! Предъявил регалию рода — фамильный перстень с печаткой дома Хауссеров, все честь по чести! Все, конечно, признали в нем главу почти погибшей династии, но — голосовать на сейме?
— Невозможно! — авторитетно заявил Рейсснер. — Для этого надо быть не просто главой семейства, надо быть главой правящей династии, а у Хауссеров трон из-под задницы давно выдернули оловянщики! Все их земли завоеваны уже больше тысячи лет как!
Поморщившись насчет «задницы», аббат продолжил.
— Так вот, в этом-то и дело! Все, конечно, удивились и стали громко протестовать против такого попрания всех правил собрания. И тут Гетц фон Волленбург и заявляет, что давно уже передал этому Рупрехту территории бывшей Зеленой долины и все земли от реки Альта до границы с Вайсбергом, так что владения у фон Хауссера есть. То есть, как бы Нордланд возрожден только на землях бывшего Миддланда! Могли ли мы представить себе такое!
Линдхорст покачал головой.
— Это невозможно! Какая бесчестная сделка!
Маг впервые взял слово за столом.
— Да, это был хитрый ход. Не особенно честный, но, надо признать, остроумный, — весело заявил он, когда все немного утихли. — Могу поставить что угодно против чего угодно, что это все придумал барон фон Эушвиц. Вот голова! Старый лис сделал для Волленбургов больше, чем они сами для себя сделали, и наверняка, еще поставит его императором, вот увидите!
— Уже поставил! — воскликнул аббат. Все пораженно замолчали. Прелат же, отодвинув от себя блюдо и кинув
