– диктатуру определенного эксплуататорского класса (при всем разнообразии форм правления – от монархии до республики), «машину», охраняющую интересы только этого класса, устанавливающую и поддерживающую выгодный только ему правопорядок, то нетрудно понять, что и государственная миссия, в части сбора налогов и соответствующего использования всего собранного, была предельна ясна. Иными словами, явно непривлекательный образ такого государства, как главного элемента политической надстройки классово-антагонистических обществ, бросал мрачную тень на его «законнорожденных детей» – на налоги. Налог приходил в мир с позорным клеймом, ибо был изначально наделен сотворившим его государством эксплуататорской природой. Правда ли это? Да, абсолютная, правда.
И все же в сказанном заключена далеко не вся правда о государстве, а, следовательно, и о налогах.
Дело в том, что само государство, с момента своего возникновения, выступало как достаточно сложное (и по мере развития эта сложность не только не уменьшалась, но даже увеличивалась) социальное формирование, сложный общественный институт. Эволюция общественных экономических отношений объективно возложила на государство функцию управления обществом, т. е. особую и чрезвычайно ответственную функцию. Экономически господствующий класс, разумеется, всегда делал все возможное, чтобы государственная машина работала на него, на поддержание и укрепление его власти. Но и в таких условиях, в «огненной купели» непримиримости классовых противоречий, государство никогда не могло уйти от необходимости обеспечения совокупной жизнедеятельности общественного организма, ибо, без этой жизнедеятельности ни господствовать, ни эксплуатировать, иными словами, безвозмездно присваивать чужой труд, просто невозможно. Таким образом, у государства, по существу, никогда не было выбора между исполнением двух основных ролей: претворять в жизнь социальные, экономические заказы господствующего класса или быть хранителем «общественного очага», т. е. существования всего социума. Кстати сказать, даже от предпочтения, которое могло отдаваться первой или второй роли (история знает тому немало примеров) нередко зависела судьба государства. Поэтому, хочешь, не хочешь, а ему приходилось во все века служить своеобразным «социальным контролем», работать в качестве «сторожа» и «пожарника». Здесь требовалось и наводить внутренний общественный порядок, и следить в рамках имеющихся у него сил и механизмов за нормальным течением хозяйственной жизни, и отражать нападения внешних врагов, и ликвидировать последствия стихийных бедствий, и создавать хоть какую-нибудь, скажем современным языком, инфраструктуру. Для всех же перечисленных и подобных работ нужны деньги, порой немалые. Чтобы мобилизовать их, использовались опять-таки налоги. Правда, в подобных случаях налог уже приобретал вполне пристойную внешность, поскольку его уплата означала посильное, а иногда и непосильное участие налогоплательщика в благородной помощи своему собственному Отечеству, в «общем благе».
В связи с этим, обращает на себя внимание философская проблема противоречия между добровольностью жертвоприношения и принудительностью налога. Специфическая же форма разрешения этого противоречия заключается в реализации идеи справедливого налогообложения, или так называемой теории «равной и справедливой налоговой жертвы».
О конкретных попытках создать сегодня систему справедливого распределения налогового бремени мы еще расскажем ниже. А сейчас, поскольку пришлось коснуться философских аспектов налогообложения, целесообразно предоставить слово философу. Причем говорить он будет с нами из начала XVII в., а тема беседы – все те же интересующие нас до сих пор вопросы государственного управления и налогов.
Английский философ Френсис Бэкон, выпускник Кембриджского университета, лорд-хранитель большой печати при короле Якове I, в преддверии буржуазной революции издает свой знаменитый труд «Опыты или наставления нравственные и политические» (1625). Одно из «наставлений» носит название «Об истинном величии королевств и республик». Там, рассказав об афинянине Фемистокле, утверждавшем, что он не умеет бренчать на лютне, зато может из малого городка сделать великий город, Ф. Бэкон пишет: «Эти слова (если употребить их в переносном смысле) могут выражать два рода способностей у тех, кто вершит дела государства. Сделав смотр советникам и министрам, мы найдем (хотя и в малом числе) таких, что могут сделать из малого государства великое, но не умеют бренчать; а с другой стороны – великое множество таких, которые бренчат весьма искусно, но отнюдь не сумели бы сделать малое государство великим, ибо одарены талантом как раз противоположным – умением великую и цветущую страну довести до упадка и разорения. Поистине, презренные уловки и хитрости, какими многие советники и министры приобретают и милость своего господина и расположение толпы, не заслуживают лучшего названия, чем бренчание, ибо доставляют временное удовольствие, а их самих выставляют в приятном свете, но отнюдь не направлены к благу и процветанию государства, которому они служат»[172].
И, далее, любопытная мысль об отношении к налогам, о той самой «добровольности жертвоприношения»: «Налоги, взимаемые с согласия народа, не так ослабляют его мужество; примером тому могут служить пошлины в Нидерландах и, до известной степени, субсидии в Англии. Заметьте, что речь идет у нас сейчас не о кошельке, а о сердце. Подать, взимаемая с согласия народа или без такового, может быть одинакова для кошельков, но не одинаково ее действие на дух народа…. Пусть государства, стремящиеся к могуществу, не дают слишком расплодиться знати и дворянству, ибо простой народ становиться при этом тупым и забитым и работает только на господ. Нечто подобное бывает с лесными посадками: если саженцы слишком густы, никогда не получим мы чистого подлеска, а один лишь кустарник».
Не комментируя эти высказывания, стоит все же заметить, что далеко не все взгляды Ф. Бэкона на государственное правление и налоги носят такой прогрессивный характер. В том же наставлении он решительно утверждает, что «…лучшим упражнением для государства служит справедливая и почетная война, ибо периоды мирной лени несут с собой утрату мужества и испорченность нравов». Во что обходятся названные «упражнения» с точки зрения налоговых и человеческих жертв, Ф. Бэкон, будучи верховным канцлером страны, конечно, прекрасно знал.
Еще раз воспользовавшись режимом «свободного плавания» по векам и странам, перенесемся из XVII в. в XXI в., из английского королевства в современную ФРГ. Здесь, в земле Северный Рейн-Вестфалия, находится небольшой город Зигбург. На экономической карте страны он значится как место, где есть машиностроительные и металлургические предприятия, выпускаются синтетические волокна и керамические изделия. Но есть в этом городе одна любопытная и редкая достопримечательность – музей истории налогообложения, своеобразная коллекция документов и фактов, рассказывающих о восхождении людей на вершины цивилизации с налоговым бременем на плечах.
На этом нелегком пути встречались многочисленные курьезные случаи. Что только не служило в прошлом объектами обложения налогами! Общественные туалеты и бороды, женская косметика и драгоценности, эркеры и балконы, окна и двери, скаковые лошади и экипажи. Порой, специфические налоги следовало вносить не за вещи, а за определенные действия или отсутствие таковых. Известным феодальным налогом на свадьбу подданных какого-либо сюзерена являлось «право первой ночи»[173], а в налоговой системе в Нидерландах
