Сказ о князе Горомысле и жене его, старой прехитрой ведьмеЕй дали напиться.
И конфету.
Липкий леденец, которого касались чужие руки, чужие пальцы, но сей факт не вызывал отвращения. Впрочем, если подумать, то после всего, что Летиция видела, испытывать отвращение перед конфетами было как-то… там, в полиции, брезгливые не выживали.
И она тоже брезгливость утратила быстро.
Голова еще кружилась.
Слегка.
Но теперь Летиция понимала, где находится. В этой вот комнате, которая и не лаборатория, и не мертвецкая. Сидит… на подоконнике. Опирается плечом на… на плечо и опирается. А кто-то её еще и придерживает.
– Ты как? – заботливо осведомилась Мудрослава.
Она… она, конечно, соперница и все-такое, но на душе стало тепло.
– Нормально. Это… это бывает, – Летиция слегка поморщилась, все-таки выказывать слабость – не лучшая идея. – Оно сил отнимает изрядно. А я и так…
Рядом сидела рыжая.
И пахло от неё потом. Не сильно. Не так, чтобы неприятно, но пахло ведь.
– Голова закружилась.
– Что ты видела?
– Это женщина, – Летиция сунула еще одну конфету, радуясь, что их в жестянке много. А ей сладкое нужно. Сейчас. – Ваш чернокнижник, безусловно, женщина. Хотя и использовал мужское обличье. Знаете, она ведь очень удивилась.
– Ты…
– Тело. Не душа. У тела есть память. Она остается, но как бы… когда тело начинает разрушаться, с ним уходит и память. Чем старше покойник, тем сложнее что-то вытащить. Мой наставник полагал, что дело в мозге, что мозг нужен вовсе не для того, чтобы выделять носовую слизь. Слишком он большой… и он исследования вел. Люди, у которых мозг поврежден, они… он рассказывал про одного конюха, которому в драке череп проломили. И тот забыл и свое имя, и все-то вовсе, сделавшись подобным дитяти.
Говорить Летиции нравилось. Пусть и о том, что отношения к делу не имело. Зато успокаивало. И сердце перестало колотиться, а то прямо через уши выпрыгивает.
– Так вот… он заметил, что мозговое вещество первым распадается. А вижу я то, что видит покойник. И… и его чувства тоже вижу. Не совсем, чтобы вижу. Путано получается. Извините.
А ведь Летиция изучала высокое искусство риторики. И даже выступала в дамском кружке герцогини. Что она там рассказывала?
Не важно. Главное, что рассказывала.
– То есть… он сперва был мужиком, – уточнила рыжая, с хрустом разгрызая конфету. – А потом вдруг раз и…
– И, – согласилась Летиция. – Это женщина. Определенно. Только… такая вот… странная, что ли?
Конфеты были кисловатыми.
– Чем? – Мудрослава тоже забралась на подоконник. Благо, подоконники были широкими и длинными, самое оно, чтобы сидеть.
– Не знаю. Не могу понять…
– Может, все-таки не женщина?
– Женщина. Это… понимаешь, во время смерти, если смерть насильственная, это как бы величайшее потрясние для любого человека. И потому, когда тело погибает, а душа не совсем еще уходит, она цепляется за это тело, но уже обретает способности души. Так вот, она видит! Истинную суть видит! Был один грабитель. Известный. В общем, он скрывался под маской и не простой, зачарованной. Эта маска и лицо прятало, и обличье меняло. Свидетели едва не дрались, как мне рассказывали, одни кричали, что он был высоким и тощим, другие – что толстым и худым. Даже дела-то сперва полагали разными, да… так вот, он оказался обычным. Средний человек, который… не так уж важно, главное, когда я спросила… жертву его… совершенно случайную, служанку, что поднялась не ко времени. Он и сзади-то напал. Потом все говорил, что она видеть его не могла. Она увидела. И его. И маску. И я увидела. Так что… это определенно женщина.
