— Давай пересядем назад.
На заднем сиденье автомобиля, принадлежавшего отцу Мартина, Кейтлин расстегнула блузку, и Мартин взял в рот сосок девушки, целуя ее груди, тиская их ладонями. Она скучала: на прошлых свиданиях они занимались примерно тем же самым. Но потом он полез к ней под юбку, стал стягивать с нее трусики. Она оттолкнула его. Его шумное прерывистое дыхание, напряжение во взгляде, решимость в лице испугали ее.
— Ты же сама хотела, чтобы я показал, — произнес он.
И Кейтлин, проглотив смущение и страх, велела ему продолжать.
Она чувствовала себя неловко, лежа без трусиков, полуобнаженная, на заднем сиденье. Он стащил с себя брюки, трусы, и она, увидев его безобразный орган, вскрикнула, но он будто не слышал ее.
Слава богу, это длилось недолго. Он вонзился в нее прежде, чем она успела понять, что он делает. Было больно, она закричала на него, а он вдруг стал содрогаться, громко застонал, рухнул на нее и замер. Растерянная, сбитая с толку, она на мгновение подумала, что он умер. Ей представлялось, что она лежит так вечно, Мартин застрял в ней, они оба погребены под опавшими листьями. По ветровому стеклу стучал дождь.
— Боже, как здорово, — наконец пробормотал Мартин.
Кейтлин села, спихнула его с себя, снова надела трусики. Между ног ощущалась неприятная влага — это ее напугало. «Значит, вот чем отец занимался с Тильдой», — подумала она, затем отмела эту мысль и перебралась на переднее сиденье. С Мартином она больше встречаться не будет, решила Кейтлин. Ее привлекает охота, а не трофеи.
Такое ощущение, часто думала Тильда, будто она стояла на пирсе, далеко вдававшемся в море, а из-под него выбили сваи и теперь она барахтается в пенящихся волнах, не в состоянии найти точку опоры. Да, Макса она потеряла по заслугам, но почему от нее уехала Мелисса?
Она продолжала заботиться о детях и полковнике, но лекции в Оксфорде теперь посещала редко. Не заводила новых знакомств, отклоняла приглашения старых друзей, звавших ее в гости, — Анны, профессора Гастингса и Эмили ван де Криндт. Отец ее бросил и Макс тоже, но боль, причиненная ими, не шла ни в какое сравнение с теми муками, что она терпела, лишившись дочери. От остальных своих детей она старалась скрывать свои страдания, понимая, что не должна перекладывать на их плечи груз своего несчастья.
Сейчас Ханна с Рози, сидя за кухонным столом, делали рождественские открытки; Джош с Эриком собирали хворост для растопки печи. Тильда глянула на часы. Кейтлин ушла к подруге. Обещала вернуться домой к шести, а сейчас уже почти семь. Пока Тильда мыла посуду, ее беспокойство росло. В половине восьмого она надела макинтош и пошла на остановку встречать автобус. Холодная изморось обжигала лицо. Автобус выехал из сгущающейся темноты и начал замедлять ход, колесами взбаламучивая лужи. Из него вышли три женщины и мальчик.
Из телефонной будки на углу улицы Тильда попросила оператора соединить ее с миссис Джеймс, матерью подруги Кейтлин.
— Это миссис Франклин, — представилась она. — Опекунша Кейтлин. Она еще не вернулась домой — осталась у вас на ужин?
— Кейтлин у нас нет, миссис Франклин, — не сразу ответила миссис Джеймс. — Сильвия на выходные уехала в лагерь.
Тильда пробормотала, что она, вероятно, что-то напутала, повесила трубку и пошла домой. Уличные фонари лили на дорогу желтоватый свет, но небо, деревья и поля были чернильно-черными. Кейтлин утверждала, что последние три субботы проводила с Сильвией. У Тильды все похолодело внутри, она была уверена, что случилась беда. Вернувшись домой, она сказала:
— Надо звонить в полицию.
Рози, наклеивавшая на открытки петельки из красной бумажной ленты, попыталась успокоить ее:
— В кино, наверно, пошла, а тебя забыла предупредить. Ты ведь знаешь, какая она.
— Но уже почти… — начала Тильда и вдруг заметила какое-то движение между рядами живой изгороди, с двух сторон окаймлявшей главную аллею. Она бросилась к черному ходу, от облегчения и гнева у нее перехватило дыхание.
— Кейт. Где ты была?
— Автобус опоздал.
— Ты приехала не на автобусе — я ходила на остановку. И у Джеймсов тебя не было. Я им звонила.
— О… — Кейтлин пожала плечами.
Тильда, присмотревшись к Кейтлин, заметила, что на ней нейлоновые чулки, а на лице макияж. Чулки были порваны, блузка застегнута не на те пуговицы.
— Кейт. Ты была с мальчиком?
Кейтлин качнула головой. Взгляд у нее был пустой, и это встревожило Тильду не меньше, чем порванные чулки и размазанная губная помада. «Ей пятнадцать лет», — думала она. Сама она была всего на два года старше, когда познакомилась с Дарой. Ей вспомнились пронзительное блаженство и боль первой любви, непреодолимое влечение.
— Тебе еще рано встречаться с мальчиками, Кейт, — сказала она, заставляя себя говорить более мягко. — Да, ты взрослая для своих лет, но тебе всего лишь пятнадцать.
Кейтлин стояла на коврике, с рукавов ее габардинового плаща стекали капли дождя. «Дочка Дары, — подумала Тильда. — Такая же настырная горделивость в чертах».
— Если тебе нравится мальчик, пригласи его к нам на чай. Мы все с ним познакомимся.
— Что? — наконец-то заговорила Кейтлин. — Сюда? Чтобы Эрик предложил ему миску к-к-капусты? Чтобы он узнал, что моя опекунша — прислуга? — Пустое выражение в ее взгляде сменилось гневом и презрением. — И вообще, никого у меня нет. Уже нет.
Она развернулась и вышла из комнаты. Тильда глянула на себя: на платье повязан замызганный передник, руки красные, огрубевшие, под ногтями грязь. Она села на нижнюю ступеньку лестницы и уронила голову на ладони.
— Мясо горелое, — буркнула Мелисса.
Это же стейк, хотел сказать Макс. Это стейк, а ты из-за войны, из-за нехватки продовольствия просто забыла, какой он бывает. Но Макс забрал у дочери тарелку и поставил перед ней свою.
— Ешь мое.
Мелисса глянула в тарелку и вздохнула с мученическим видом.
— Папа, ты же знаешь, я не люблю лук.
Но он этого не знал. Забыл — или никогда не знал, — что его дочь не любит лук, капусту и пенку на горячем молоке. Забыл, что она никогда не почистит свои туфли, если ей не напомнить. Что по утрам она часами торчит в ванной, так что в первые дни ее пребывания у него ему пришлось выходить к ранним клиентам небритым. Он забыл, что по выходным она любит подолгу одна кататься на велосипеде, зато вечером требует, чтобы на ночь ей оставляли включенным ночник. Ее взбалмошность приводила его в замешательство.
Макс допил свой бокал вина.
— Мелисса, сегодня я беседовал с директором школы. Она говорит, что ты можешь приступить к учебе после Рождества.
Мелисса обратила на него свой взор.
— Сначала только по утрам, — добавил он уговаривающим тоном. — Пока не привыкнешь.
