лицу факел – он снова не мог понять, жив стражник или нет. К тому, чтобы забрать жизнь человека, Солон явно не был готов. Пусть даже жизнь того, кто встал на его пути.
– Мне нужен его шлем, – прошептал Солон. – Да и весь доспех бы не помешал.
Солон никогда не думал, что ему придётся раздевать кого-то и примерять эту одежду на себя, но он это сделал. Что ж – здравствуй, второе массовое превращение. Сначала из адепта в принца, а теперь из принца в стражника.
Доспехи были не слишком тяжелыми – в них было много кожи и мало металла, но жутко мешал шлем. Сквозь него было не очень хорошо видно, и он затруднял движения головы. Но он был сейчас нужнее всего Солону. Так было гораздо меньше шансов, что его узнают.
На Солона накатила усталость, но он знал, что надо двигаться дальше. Подле лорда Эсгрибура он в безопасности. И лорд Рейхель не должен дать его в обиду.
Преступники, сидящие в камерах, выкрикивали всевозможные оскорбления в адрес новоиспеченного стражника. Солон даже не все эти словосочетания слышал раньше, поэтому побуждали у него они только улыбку.
А потом он поднялся и окончательно покинул темницы. В этих местах уже были немногочисленные окна, и свет кое-где просвечивал. Значит, рассвет уже наступил. Да и возможно даже очень давно – Солон вполне мог неправильно подрассчитать время.
Помещение, в котором он оказался, явно не было частью тюрьмы. Ни одного намека на это. Это обширный зал, с каменными украшениями и двумя статуями плачущих дев в двух углах.
"Зеркало" – неожиданно Солон услышал этот шепот и в ужасе обернулся.
Но он был в зале один. Тут даже негде было спрятаться.
"Найди зеркало" – снова послышался голос, и Солон схватился за голову.
"Зеркало" – снова услышал он и на этот раз уже понял, что он не ослышался. Кто-то издалека передает ему сообщения. Надо найти зеркало.
Оно лежало на небольшом столике возле одной из статуй. С позолоченными краями, небольшое, оно находилось здесь в гордом одиночестве. Словно бы ждало, что кто-то найдёт его и возьмёт.
"Смотри" – снова послышался этот ужасный звук. Комната явно была заколдована. Но Солон не мог заметить признаков этого колдовства, поэтому просто решил довериться этому голосу.
Он аккуратно, сняв шлем и чуть испытывая мандраж, заглянул туда. Он увидел там своё лицо – такое, какое привык видеть во времена своей жизни в академии. Он вновь был Солоном Моррисоном а не Энтоэном Аргельтоном.
Но неожиданно изображение в зеркале начало меняться – на голове Солона появилась корона, волосы словно окрасились в черный цвет, а взгляд стал серьёзным и взрослым.
Изображение смотрело на Солона, а Солон и сам не мог оторваться от него. Но затем картинку в зеркале окутало черным дымом, а когда он развеялся, Солон увидел лицо лорда Райва Рейхеля. На нем не было ни единой коросты от поразившей его болезни, но он не был моложе. Нисколько.
– Рейхель, – шёпотом пробубнил Солон.
А потом он понял, что вокруг него уже не та комната, в которой он находился до того, как взял зеркало в руки. Солон осознал, что канул в забытье, словно был порабощен этим зеркалом.
Он находился в покоях Рейхеля, а герцог сидел подле него. Но Рейхель не замечал Солона. Потому что он был невидим. Потому что это наваждение, а настоящий Солон всё ещё держит в руках зеркало.
– Хадвиг, – еле слышно произнёс Рейхель, и Солон понял, что он смотрит прямо сквозь него.
II
– Ты прав, но я не хочу уходить так рано.
– Не рано, друг. Ты уйдёшь как раз вовремя, на пике твоей славы и силы. И ты никогда уже не упадёшь вниз, и никто не застанет твоего краха.
Слова Хадвига не внушали никакого оптимизма Рейхелю. Но внушали бесконечное доверие, такое, что никто из ныне живущих заслужить не мог. Ни родные (особенно бесконечные племянники), ни друзья-герцоги из соседних владений. Никто.
– Акра застанет мою смерь. И что будет дальше?
– Ты решил, кому оставишь наследство? Я думаю, что за него сейчас протекает нешуточная борьба. Недаром тебя с каждым днём навещает всё больше и больше родственников.
– Которые изображают из себя любящих, – договорил за Хадвига Рейхель, как будто бы зная, что именно это он и скажет. – Хотя несколько месяцев назад они только догадывались о моём существовании.
– Будь более оптимистичен, Рейхель. Твоё имя известно многим, и тем более твоим родственникам. И, вполне естественно, что каждый из них ждёт, что именно его ты выберешь.
– Да посмотри на них! – чуть громче, чем раньше сказал Рейхель. – Они хоть чего-то достойны? Они хоть что-то сделали сами? Жили на деньги своих родителей и сейчас живут на их дрожжах! У них нет души, им нужны только деньги! Деньги, богатство и власть!
Не будь герцог сейчас болен, он бы вскочил, и, жестикулируя руками, кричал бы на половину своего дворца. В молодости он был очень горяч и энергичен. Не то, что сейчас. Болезнь уже исчерпала все его силы, и осталось совсем ещё немного.
– Они такие же, как и ты в молодости.
– Нет! Я был не таким! Я тратил свою молодость не на развлечения и пьянки, как эти! Я стремился развивать своё будущее! Будущее своё и моего народа! Который предал меня и заставил застыть в своей агонии!
– Не стоит делать таких скоропостижных выводов, – парировал высказывание Рейхеля Хадвиг. – Я уверен, что и тебя помянет каждый по разному. Кто-то с восторгом, а кто-то с едва сдерживаемым презрением.
– Я ненавижу их всех, – сказал герцог, и левый уголок его губы непроизвольно задёргался.
Так бывало в последнее время частенько, и Рейхель знал, что совсем скоро его состояние ухудшится. Это был словно знак, предзнаменующий это, и он редко когда подводил. Тело выходило из-под контроля, и герцог редко когда мог противиться этому. Обычно это возникало, когда Рейхель волновался или злился. Прямо как сейчас. Только вот злился он не на кого-то из окружения, а больше на себя. Присутствие Хадвига нискольким его не раздражало, он словно чувствовал его частичкой себя, неотъемлимой составляющей его больной души. Казалось бы, что со смертью Рейхеля покинет этот мир и Хадвиг. Словно бы Хадвиг был не древним падшим богом, а личным богом Рейхеля, его покровителем, специально созданным для него. Эх, где же ты раньше был, Хадвиг, когда здоровье позволяло совершать ещё хоть какие-то подвиги?
– Не сомневаюсь, половина из них так же и ненавидит тебя, – ответил Хадвиг, и слова
