Особенно мороженое.
— Вставай, засоня! — пригрозил он мне пальцем. — Ты знаешь, который уже час?
Судя по бившему в окно солнцу, заспалась я в самом деле основательно. Ромка встал, вырвал лист, положил мне на живот и зашагал к двери. На выходе повернулся, озорно подмигнул:
— Не комплексуй, дитя мое, ты была вся закутана, как шелковичный червь. И дверь приоткрыта. Вот только разбудить тебя рука не поднималась, уж больно сладко ты спала. Поторопись, завтрак на столе. Схожу чайник поставлю.
Он ушел, а я еще с минуту полежала, блаженно вытянувшись и зажмурив глаза. Настроение вдруг сделалось распрекрасным, легким, будто неминуемо поджидало впереди что-то очень-очень хорошее, светлое. Такое со мной не часто случалось, разве что в пору, когда была той девчушкой с косичками, какой нарисовал меня Ромка. В семь часов мы встретимся с Сережей. А потом я приведу его к нам, силой приволоку, если будет упрямиться. Появился у меня, я чувствовала, добрый, могучий, всесильный союзник. Я крепко надеялась на Ромку. Любовью нам с Сережей не позаниматься сегодня, но я суеверно надела «свадебное», подаренное им белье.
Ромка без меня времени зря не терял. И оказался на диво расторопным и хозяйственным. Даже пыль везде смахнул и линолеум протер. Стол в большой комнате был красиво накрыт на двоих. Но напрочь меня сразили цветы в вазочке, палевые розы. Вчера их не было. Значит, выбегал купить их. Обо всем позаботился. И мне совершенно не было стыдно, что, пока я дрыхла, наш гость вкалывал. Есть какое-то особое женское счастье ощущать себя изнеженной, слабой, позволять баловать себя. И есть мужчины, умеющие преподносить это так, словно получают величайшее наслаждение, ублажая, балуя женщину. А что Ромка был именно таким мужчиной, сомневаться не приходилось.
Он появился из кухни с чайником в руках. Облаченный в старенький папин спортивный костюм, тесноватый ему, Ромка выглядел забавно. Но не потешно. Даже в пузырящихся на коленях штанах, с выпяченным своим животиком и дамскими покатыми плечами Ромка являл собой мужчину — надежного, сильного, умного. Сходства с уютным плюшевым зайцем он не утратил, но это лишь добавляло ему обаяния.
— Хочу на мультики! — капризно сказала я. — Ты обещал!
— Обещал — значит воспроизведу, — ответил Ромка, ставя чайник на стол. — Если будешь хорошо кушать.
— Я буду хорошо кушать!
Слова у меня с делом не разошлись, уплетала за обе щеки. Ладно еще, Ромке готовить не пришлось, со вчерашнего застолья много чего осталось. Его кулинарные хлопоты ограничились приготовлением чая. Ромка тоже на аппетит не жаловался, но потратили мы на завтрак вдвое больше времени, чем необходимо было просто для поглощения приготовленной мамой вкуснятины. Болтали о всякой всячине, смеялись до изнеможения. Толковей, остроумней Ромки людей не встречала. А я тоже была в ударе, несколько раз попала очень метко. И Ромка, я с удовольствием отметила это, в должной мере оценил мои способности. Господи, если бы с Сережей мне хотя бы изредка было так легко и уютно. Мы с Ромкой, неизвестно уже зачем, все еще играли в дядю-девочку, называл он меня только «дитя мое», но казался скорей моим, чем родительским однокашником.
А потом мы пошли гулять. Денек выдался как по заказу — солнечный, погожий. Мы даже плащей не взяли. У нас нередко бывает так в октябре — по-весеннему тепло и прозрачно, небо умытое, яркое, в деревьях зелени больше, чем желтизны.
— Лепота какая, — с наслаждением вздыхал Ромка. — У нас на Урале зима уже ярится.
— А ты перебирайся к нам, — с наивностью все той же первоклашки запросто решала я проблему. — Здесь тебе будет хорошо.
— Увы, дитя мое, — снова, но уже сокрушенно, вздохнул Ромка. — Каждый сверчок должен поиметь свой шесток. Да и староват я с нуля начинать.
— Ничего ты не староват! — возразила я. — Ты еще, Ромка, ого-го! Все женщины встречные на тебя заглядываются!
С «заглядываниями», конечно, подзагнула, но ответила искренне. Я, во всяком случае, не ощущала каких-либо неудобств, вышагивая под руку с немолодым лысоватым мужичком, к тому же заметно уступающим мне в росте. И не только фирмовый Ромкин прикид затушевывал возрастную и прочую разницу между нами. С Ромкой мне было хорошо и покойно. Почти как с Сережей. С Сережей мне всегда хорошо, но редко покойно. Другой сверчок.
До мультиков дело не дошло, зато мороженое мы ели. С коньяком. Сидели в полупустом кафе, блаженствовали. Я выпила всего две рюмки, но голова — сама удивлялась — коварно закружилась, в теле появилась приятная, истомная легкость. Меня и раньше тешили Ромкины анекдоты и шутки, но теперь хохотала, как ненормальная. На нас оглядывались. Я ничуть не опьянела, просто нравилось быть раскованной и беззаботной, нравилось ощущать себя избалованной девчонкой с косичками.
В парке мы гуляли, но на карусели не катались, хотя Ромка, ревностно следящий за соблюдением правил игры, такое предложение мне сделал. Он давно не был в городе своей юности, много, интересно рассказывал о нем. Я, родившаяся и выросшая здесь, о чем-то, к стыду своему, лишь краем уха слышала, об ином вообще понятия не имела. Ромка — мои рюмки не в счет — вылакал бутылку коньяка, к тому же поспать толком, как мне, ему не удалось, но держался и выглядел молодцом. Крепкий мужик. Только покраснел немного и мешки под глазами обозначились резче. И слова из него лились не хуже прежнего, не запнулся ни разу. Вспоминал о себе, о папе с мамой, о той далекой — для меня немыслимо далекой — жизни. И как-то так выходило, что была она, эта жизнь, сплошь развеселой, удалой, феерической. До того занятно, вкусно рассказывал — я чуть ли не жалела, что не родилась на четверть века раньше.
Ромка был деликатным собеседником, не упивался собственным красноречием, давал и мне выговориться. Он и слушателем был таким же превосходным. И понимал все так, как нужно — уж я это всей кожей чувствовала.
Зашла, конечно, речь и о Сереже. Меня еще вчера осенила счастливая мысль воспользоваться Ромкиным приездом. Несколько раз, еще когда завтракали, намеревалась попросить Ромку о помощи, да все как-то хорошего удобного момента не находила. Потому, возможно, что общение наше с самого начала приобрело несерьезный, шутливый характер. В довершение ко всему, в глубине души опасалась, что Ромка и мои с Сережей проблемы вдруг обратит в повод поупражняться в остроумии. И не хотела, чтобы этот непростой, жизненно важный для меня вопрос обсуждался на ходу, между прочим. Но доверяла я Ромке, что называется, от и до.
Мы сидели в нижней, «подвальной»
