безуспешно сжимая мои руки. — Я не знал… не понял… как поступить… прости!..
Я бросил его. Варди согнулся и стал кашлять. Его лицо было красным. Я стал ходить кругами. Бесился, потому что оказался бессилен и не помог своему главному сокровищу. Слабость. Проклятая слабость. Я боялся думать о том, что случилось с моей женой. Боялся смотреть ей в глаза, потому что не вынес бы её осуждения, её боли. И ещё хуже было знать, что я ничего не могу исправить.
— Почему я должен тебе верить⁈ — заорал я. Тупая, бессмысленная ярость.
Варди замер, хлопая глазами. Кажется, он был напуган. Ну конечно, я мог убить его прямо сейчас. Бросить в него нож. Зарезать мечом. Отрубить голову секирой. Или приказать парням у двери разобраться с ним. И его люди не смогут ему помочь. А Варди очень хотел жить, даже больше — он хотел власти. Проклятая власть!
— Я клянусь на оружии, — Варди достал топор и чиркнул лезвием по ладони. Кровь закапала на ковёр под нашими ногами, окрасила сталь. — Клянусь богами, я и мои люди будем с тобой до конца, князь Зигрид Рыжий, Горный Лев из Бергсланда.
Я выпрямился перед ним и взглянул сверху, хотя Варди был немного выше меня. Словно волк, что прижимается к земле, он сутулился и склонял голову.
— Сколько у тебя людей?
— Почти сотня, князь. Пятеро погибли, когда мы уходили.
— Пусть все принесут мне клятву, и тогда вы в деле, — вздохнул я. Будто у меня есть кого выбирать.
Немного позже я вышел во двор. Дом в два этажа окружали каменные стены и три башни с узкими окнами-бойницами. У крыльца стояли парни Варди и он сам. Я оглядел их: молодые северяне, что желали набить кошельки золотом и побрякушками для подруг. Они были сильными, наверное, воевали и раньше. Загорелые небритые лица, сломанные носы, кожаные куртки — ничем не отличались от моих волков. Только мои псы были готовы сдохнуть, если прикажу, а эти…
Все поклялись на оружии, как Варди, и тогда я немного успокоился.
— Им точно можно верить? — спросил меня Йорген, когда я вернулся. Мы остались вдвоём. Он пил. Устал после боя, а ещё был ранен. Пить не надо бы, но когда Йоргена останавливали какие-то дырки в животе? Я упал на соседнее кресло и устало пригладил потные, солёные волосы. Солнце, наконец, зашло. Комнату окутала приятная полутьма и прохлада.
— Хрен знает, — вздохнул я. Плеснул в кубок вина. Мне надо выпить, срочно. Разом осушил кубок и поморщился. Голова зашумела, заныл старый шрам на виске. — Ты знаешь, как они трясутся над своими клятвами. Будем надеяться, что это не пустой звук.
— Что будешь делать?
Йорген был такой же грязный от крови и пыли, как и я. Друг сидел за столом, сложив ноги в сапогах на столешницу. Вертел в руках секиру. Он оттирал лезвие, покрытое засохшей кровью, сухой тряпкой.
— Давить их, пока не уничтожу всех предателей, что же ещё.
— Всех предателей никогда не уничтожить, — заметил Йорген. — Всё катится в зад, Зигрид. Сегодня Орм, а завтра?
— Заткнись, я слежу за всеми.
— Нет. Ты боишься, и я тебя понимаю. Раньше бояться надо было только за свой зад, а его, давай по-честному, не жалко. А теперь… как она?
Я скрипнул зубами. Гнал мысли о Китти весь день, но теперь друг задел дыру в моей груди. Я чувствовал себя так, словно во мне торчало копьё. Планы поставлены под угрозу, Орм ещё жив, а с ним много предателей. Его войско растёт с каждым часом, в городе погромы и пожары. Отты переходят на его сторону. Боги ведают, что будет завтра, наверное, начнутся уличные бои. Моя империя может никогда не появиться на карте мира, потому что я оказался слишком глуп. Пригрел на груди змею.
Проклятье, но больше всего я боялся за Китти! Надо было оставить её в усадьбе, но, боги, вряд ли там ей было бы безопаснее.
— Не знаю. Я даже не знаю точно, что случилось.
— Надо было спросить, — упрекнул Йорген. — Ей нужен ты, а не эта сраная месть. Она другая, Зигрид…
— Иди в зад! — рявкнул я и шумно поднялся.
Стал расхаживать по комнате, словно зверь в клетке. Желваки перекатывались на щеках. Йорген был прав, я бросил её, когда она нуждалась во мне больше всего. Но, будь я проклят, не выдержал бы вида её страданий. Не знаю, что скажу, когда вернусь, когда увижу её снова. Я придурок, раз кинулся спасать свою власть, а не успокаивать изнасилованную жену. Она никогда не простит меня.
— Она добрая девушка, — продолжил Йорген, будто не понимал, как мне плохо. — Я сожалею, что так произошло, но ничего не исправить.
Я вернулся к столу и оперся на столешницу руками. Вперил взгляд в бездушные глаза Йоргена.
— Что в слове «заткнись» тебе неясно?
— Зигрид…
Йорген замолчал. Но он уже сделал дело — посеял смуту в моей голове. Весь день я отвлекался на ублюдков, на проклятую войну. Теперь гонял в голове мысли о Китти. Меня снова начало трясти. Я помнил, как она смотрела, как молила глазами остаться.
Не мог я остаться! Неужели неясно, что я должен наказать предателей и отмстить? Вернуть себе власть⁈
Но я не прощу себе ошибки. Никогда не прощу.
Послышался плеск, вырвав меня из раздумий. Йорген наливал вино в кубок. Он закряхтел, спуская ноги на пол. Зажимал рану на боку. Повязки были наложены криво. Залатал, как мог. Я начал беспокоиться за друга.
— Тебе бы вернуться к Трис, — вдруг сказал я. Из меня хреновый врачеватель, а вот девчонка была способной. Приняла роды, уверен, и с ранами справится. Йорген фыркнул и взглянул на меня с ухмылкой.
— Я нажрался, как свинья. Никуда я не пойду.
— И что, что нажрался? Она, кажется, уже привыкла, — хмыкнул я и снова сел около него. Отобрал у него кувшин и выпил вина прямо из горла. Поморщился, вытер усы. — Почему не пойдёшь?
— Я буду жаловаться на жизнь и извиняться. Нахрен это дерьмо. Трис уже устала меня слушать, но я не могу заткнуться, когда нажираюсь.
— И давно ты стал сожалеть о жизни?
Я обернулся к нему и повёл бровью. Йорген отвалился на спинку стула. Кровь напитала белые повязки на его животе и почернела, свернувшись. Друг потёр небритое лицо. Избегал смотреть мне в глаза.
— Я изнасиловал её, — выдавил он. Желваки перекатились на его щеках. Мне показалось, что я ослышался.
— Что? Кого? Погоди, о чём ты? — нет, он и правда нажрался.
Йорген обернулся ко мне, и я увидел, что глаза у него
