сторонку отложили — совсем упарились работнички!
Славка тоже снял шапчонку и, неторопко, без нахальства присел с краешку к столу.
Из противоположного конца кухни, где стоял посудный шкафчик, опасливо косилась на жующую пацанву заспанная Рита Федоровна. Она только-только вошла и, углядев среди мальчишек Вальку Щура, с ходу сунулась к шкафчику, закопошилась в нем, делая вид, что кружки-миски там пересчитывает. Да кто ж их оттуда у нее, дурехи, упрет? Неужто думает, что они кому-нибудь понадобятся — пустые?..
— Чи ты спишь, хлопче? Ты кушай швыдчей, кушай! — подгоняла медлительного Славку тетя Фрося. — Во гляди, твои дружки вже кончают… Ото ж они зараз управятся и сами пойдут, без тебя!
— Ничего, я их догоню, — невнятно, с полно набитым ртом, успокоил повариху Славка.
Ведь тете Фросе, конечно, было невдомек, что с разудалой Валькиной компанией ему не по дороге. Да и знать поварихе об этом вовсе не обязательно. Потому что если б он и захотел к ребятам сейчас примазаться, Щуренок бы его в момент шуганул! Он же злопамятный, Валька… Небось спит и во сне жалеет о пшеничной той краюхе, которую когда-то ему, Славке Комову, с перепугу скормил: на кровать кинул, будто собачонке, чтобы он пацанам не открыл, как Валька в спальне по чужим тумбочкам шарит… Нету уже тех тумбочек, на растопку сгодились — сухие были… А долг на Славке так и остался, висит… Когда б не Мороз, Щуренок давно бы его за это в свою «шестерку» превратил, в раба. Тут и думать нечего! Теперь же Валька не допустит его в свою кодлу. Хлебушек, скажет, сначала верни, который ты сожрал, оглоед… Так что спешить пока некуда. За пацанами все едино не угнаться. Они вон уже и мисочки свои вылизали…
Славка едва не по крупиночке кашу подбирал, с зуба на зуб во рту ее переталкивал. Он уже наелся, не мог больше и время тянул — ждал, покуда Валька Щур завтракать кончит. А тот глотал себе да глотал, согнувшись по-паучиному, да на Риту Федоровну иногда значительно поглядывал.
— Компоту бы кружечку!.. — мечтательно проговорил Генка Семенов и лениво потянулся, зевая. — Рит Федорна! А компотику у вас там, в заначке, не отыщется?
Валька Щур громко засмеялся, ложку свою в пустую миску бросил. И ребята заулыбались Генкиной шутке. А бывшая пионервожатая вдруг споткнулась в счете, слезливо заморгала и выронила миску.
— Вы ей за кашу спасибо кажить, обормоты! — Повариха постаралась загородить Риту Федоровну от возможных подначек натолкавшей брюхо и потому, видать, разохотившейся до всяческого озорства ребятни. — Ишь, чего вже панычам закортелося — компоту им подавай!.. Ось, бачите, у порога холодная вода в ведерочке стоить? Ото ж берить и пейте ее, хоть усю до капелечки!
— Не, мы воды не хотим. Спасибо вам, теть Фрося… Айдате, пацаны, — решил за всех Валька Щур.
Мальчишки вразвалку полезли из-за стола. Деликатно отворотясь от Риты Федоровны, все одежки свои не спеша застегнули, потуже подпоясались, шапки нахлобучили и поплелись друг за дружкой к выходу.
А то, что Комок там еще возле миски пыхтит, остатнюю кашу со дна выскребает — это уже не их забота. Им-то Комок этот вообще без разницы — что есть он на белом свете, что его нету…
— Ешь вода и пей вода — спать не будешь никогда! — выдал на прощанье Генка Семенов и скоренько в дверь юркнул, чтобы тетя Фрося ненароком скалкой либо еще чем-нибудь потяжельше вдоль хребтины не достала.
Спустя же малое время, когда и Славка Комов наконец тоже выкатился за детдомовские ворота, никого из ребят на улице уже не было, ну, впрямь-таки как ветром сдунуло пацанву! Славке даже любопытно сделалось, куда они могли все разом сгинуть? А ему-то самому в какую сторону лучше топать?
Он еще недолго постоял у ворот, раздумывая над этим, повертел головой, наклоняя ее по-воробьиному то вправо, то влево… И потащило его, словно бы какой-то непонятной силой поволокло нахоженной дорожкой к базару…
Впрочем, Славка и не пытался пусть хоть как-то противиться необоримому этому влечению. Просто он пошел себе да пошел потихонечку знакомым путем, вроде бы ни о чем вовсе не беспокоясь. А куда же еще-то было ему направляться? Во всем городе, считай, кроме как к базару, одиночному пацану шагать больше некуда…
Потому и побрел он мимо развалин керосиновой лавки; мимо оштукатуренной, застекленной с фасада и подновленной известной школы-гимназии, где в нижних окнах темными шарами уже чьи-то стриженые головы реденько торчали; мимо запертого, — должно быть, по причине раннего часа — старого костела, в коем прежде располагалась скобяная мастерская, а нынче его в церковь перелицевали, и самый настоящий поп стал здесь служить; мимо бывшей городской больницы, за колючей огорожей которой из железной — на растяжках — трубы котельной в иной день с утра и до вечера валил какой-то черно-копотный и вонючий дым. Ребята говорили, будто немцы в котельной всякую рвань жгли — мазутные тряпки, негодные противогазы да автомобильные шины…
Только для чего же им было там резину-то жечь? Поди, у немцев и без того никаких забот о топливе не возникало. Да ведь и случись у них с дровишками, допустим, какая нехватка, сами они, конечно, добывать их не попрутся, а прикажут в управе — им сколько угодно привезут.
Нигде тут Славка даже не приостановился. Все миновал, не испытывая особого интереса к недоступным этим и громоздким кирпичным строениям. Лишь около кинотеатра задержался маленько.
Был этот кинотеатр приземист, длинен и напоминал собою барак. Городские власти слепили его на скорую руку в канун войны. Правда, успели устроить торжественное открытие. Духовой оркестр играл, речи с крыльца говорились. А томившихся перед главным входом, в пыльном скверике, празднично наряженных детдомовцев потом бесплатно пустили на первый сеанс. Картину тогда мировую показывали, очень ребятам понравилась. Называлась она «Если завтра война…».
Через месяц к городу подступили немцы, начались бои. Во время одного обстрела шальным немецким снарядом от кинотеатра заднюю стенку вместе с дощатым скворечником аппаратной будки начисто оттяпало. Но крыша и прочее уцелело. В сумеречной его утробе еще долго белел располосованный поперек экран и стояли ряды свинченных стульев с откидными сиденьями, покуда люди добрые не догадались их развинтить да по хатам своим расставить…
Совсем недавно домашняя и детдомовская ребятня, когда на улице невтерпеж прихватывало, спокойненько забегала сюда по большой нужде.
Но сейчас уже не забежишь. Все тут опять на должном месте — и стенка, и дощатая будка вверху. А к ее дверце крутая лесенка ведет — из звонких сосновых досок, с новыми обструганными перильцами. На сучках да в трещинках желтая смола не
