— Послушайте-ка! Не пора ли возвращаться домой, моя королева? Уж не собираетесь ли вы оставаться здесь до завтрашнего дня?
Это была одна из тех ветрениц, которые делают шаг, ничего не рассчитав. Герцог отстранил ее величественным жестом, добавив:
— И вовсе не ошибаюсь, сударь, скорее ошибаетесь вы. Ты еще не закончила насмехаться над ним? Не пора ли прогнать его так, как он того заслуживает, моя дорогая Инесса?
— Как? Что происходит? О чем вы говорите? Сумасбродка расхохоталась еще более оскорбительно.
XIX
— Что происходит? Просто тебя, красавчик, провели: не рисуйся и не распускай хвост, чтобы тобою восхищались.
— Меня провели? Ничего не понимаю. Отойдемте, сударыня, отойдемте подальше, это несчастное создание ошибается и принимает нас за других.
Бокканегра задумалась. Случай чудесным образом помогал ей в этот вечер. Из-за бесцеремонности подруги все должно было завершиться намного раньше, чем она полагала, а ее триумф мог быть еще полнее. Княгиня притворилась, что не услышала последних слов герцога и не шелохнулась.
— Ах-ах-ах! — продолжала надоедливая подруга. — Я ошибаюсь! Да твое имя написано на всей твоей фигуре, прекрасный герцог Ольденбургский, а что касается твоей спутницы, то она известнее тебя, это…
— Не называй ее, несчастная! Иначе я убью тебя.
— О, как мы возмущены! Ах-ах-ах! Я буду смеяться над этим всю жизнь! Она сама себя назовет, ибо не имеет желания скрываться от вас теперь, когда отомстила вам! Самым прекрасным мгновением этой мести будет то, когда прозвучит ее имя, и вы его скоро услышите.
Вокруг стали собираться люди, гости смеялись вместе с молодой женщиной, вскоре и сама княгиня не смогла сдерживать веселости, глядя на мрачную физиономию своей жертвы. Герцог боялся стать посмешищем в глазах всех этих людей: он не сумел сдержать гнева, резко обернулся к своей спутнице и сказал:
— Сударыня, если вы та, за которую я вас принял, то вы должны уйти отсюда, здесь вам не место, а если останетесь, несмотря на мое предупреждение, за последствия будете отвечать только вы.
Княгиня продолжала смеяться, прикрываясь веером.
— Вы предупреждены, сударыня, каково же ваше решение? — повторил герцог крайне сердито.
— Что ж, останемся, сударь, — ответила она.
— Вы этого хотите? Тогда я узнаю, кто вы такая.
И с неслыханной дерзостью он сорвал с нее маску, одновременно и его полумаска отлетела на двадцать шагов. Толпа содрогнулась в едином крике возмущения, который эхом отозвался в парке. Пятьдесят шпаг выскочили из ножен и среди них — шпага принца Дармштадтского, который только что появился и услышал имя королевы в возгласах собравшихся.
Но раньше других вперед выступил с обнаженной шпагой в вытянутой руке другой человек; одним движением он отстранил княгиню от Ольденбурга и встал напротив него, постучав ему по плечу эфесом шпаги:
— Вы ответите мне, сударь, и, клянусь, один из нас умрет, смывая это оскорбление. Кто согласен помочь мне, сеньоры? Сию же минуту, сию же секунду, вон там, на пустом месте, при свете фонарей мы прекрасно будем видеть друг друга; подобная наглость не может и на час остаться безнаказанной.
И Фройдстейн устремился вперед, совершенно уверенный, что за ним пойдут другие; герцог не заставил повторять ему вызов, оба дуэлянта были одинаково возбуждены. Упавшую в обморок княгиню унесли, а противники встали в боевую позицию; площадка была освещена сотней фонарей, сорванных сотней свидетелей где попало, — никто и не подумал разнимать противников. Это был справедливый поединок.
Он длился недолго: на третьем или четвертом выпаде Фройдстейн, более искусный, чем его противник, пронзил герцога насквозь; тот упал, даже не вскрикнув. К нему подбежали, но он был уже мертв. Так быстро, как Фройдстейн, никто еще не получал удовлетворения.
Когда ярость графа несколько утихла, ему стало ясно, что он, пожалуй, зашел слишком далеко и что убийство кузена императора — неподходящий способ добиться высокого покровительства. Он решил бежать из страны, но перед этим, проявляя беспредельное рыцарство, отправился к кардиналу, чтобы справиться о состоянии г-жи Бокканегра после ее обморока.
Княгине стало лучше, хотя сильное потрясение не совсем прошло.
— Скажите ей, — передал граф через лакеев, — что наглец мертв.
Затем он укрылся у одного из своих друзей, поручив ему разузнать, что слышно о дуэли, и держать его в курсе дела.
Смерть герцога Ольденбургского, как и следовало ожидать, вызвала большой шум. Мансфельд тут же оповестил о ней венский двор, и специальный курьер, посланный к нему из Австрии, привез приказ найти виновного и категорически потребовать его высылки из королевства в Австрию, где он будет судим по чрезвычайно строгим законам этой страны, преследующим дуэлянтов.
Кардинал по просьбе племянницы написал письмо, в котором просил помиловать виновного, защищавшего княгиню Сальтарелло, жестоко оскорбленную покойным. Он рассчитывал на такое снисхождение как человек, не раз доказавший свою преданность августейшему двору и заслуживший его расположение.
Его даже не удостоили ответом, а граф фон Мансфельд получил новый приказ, строже первого. Кардинал тяжело воспринял унижение и не смог скрыть своего возмущения от племянницы и некоторых друзей. Княгиня внимательно выслушала его.
— Ваше преосвященство, — сказала она, — что же теперь будет с господином фон Фройдстейном?
— А вот что, сударыня: его станут искать и, если найдут, отправят в Вену, где он недолго пробудет в живых.
— Неужели мы допустим такое, дядюшка? Ведь этот дворянин оказался в опасности из-за меня.
— Единственный способ спасти его — узнать, где он прячется, и тайно переправить во Францию или другую страну, враждебную Австрии.
— Я это узнаю, ваше преосвященство.
— А я обещаю вам помочь, сделаю все, что от меня зависит, чтобы он благополучно выпутался из этой истории.
— Хорошо, дядюшка, — спокойно ответила она.
Племянница прекрасно знала, где найти Фройдстейна: его друг не скрыл от нее, где тот прячется, когда приходил узнать от имени ее защитника, каковы будут распоряжения княгини. Бокканегра была добрым и надежным другом; после случившегося она все тщательно продумала и решила, что должна вознаградить того, кто так отважно рисковал жизнью ради нее. Посоветовавшись с дядей, она написала Фройдстейну:
«Вы говорили, что готовы принять состояние от любимой женщины; если Вы откажетесь от моего, это будет означать, что Вы не любите меня».
Через час он ответил ей:
«Я приму все, если Вы любите меня, сударыня, и не возьму ничего, если Вами движет лишь жалость к страдальцу».
